Дмитрий Бондарь - Чужая мечта

Убаюканный его неторопливым рассказом, я уснул.

Сон был дерганый, неглубокий. Я часто просыпался, хлопал глазами, пытаясь разглядеть постороннее присутствие, но все вокруг было спокойно, и я опять засыпал.

Окончательно проснулся в шесть утра: солнце уже собиралось взойти, и небо, чистое небо значительно просветлело.

Я налил себе чаю, отломил кусок колбасы и ломоть булки, стал завтракать. Спутники мои еще спали.

Через полчаса проснулся Корень и громогласно объявил подъем по роте. Спящая рота в составе одного человека невнятно послала его за Радар, перевернулась на другой бок и попыталась отобрать у сна еще десяток минут.

Корень подсел ко мне, взял остаток колбасы, разломил на две части и стал сосредоточенно жевать.

— Петрович, чем история кончилась-то? — Спросил я.

— А? Какая история? — Он забрал у меня из рук опустевший стакан, плеснул в него из термоса.

— Про бабу Белыча?

— А! — Он неопределенно махнул свободной рукой, — застрелил он её. В логове кровососа нашел, с перебитыми руками-ногами, наполовину высосанную; чтоб не мучилась — застрелил.

— М-дя, — я полагал, что финал будет другой.

— Всем доброе утро, — Белыч, лежа на спине, пялился на редкие пока облака.

— И вам не хворать, — ответил Корень, — жрать будете, господин писатель?

— Да, уважаемый, мне пару круассанов со взбитыми сливками, пожалуйста, омлет из пары яиц и кофе с коньяком. Одну чашку? — Он прислушался к себе, — да, пожалуй одной будет достаточно.

— Коньяка и кофе нет, дорогой друг. Утро, не завезли еще. Выдохшееся пиво вас не устроит?

— Есть пиво? — Белыч, кряхтя, встал на карачки.

— Нет, пива тоже нет. Это я так — настроение поднять. Яиц тоже нет, вороны плохо несутся. И сливок нет. Круассаны были. Зачерствели, я их выбросил.

— А что есть?

— Булка плесневелая, колбаса, — он посмотрел на огрызок в своей руке, — второй свежести, тушняк житомирский в жестяной банке. Чая немного.

— Вы все так вкусно разрекламировали, уважаемый! Я беру все! — Белыч взял остаток колбасы, принялся завтракать.

Петрович хотел еще что-то сказать, но посерьезнел, вылил себе в стакан остатки чая, достал сигарету и закурил.

— Что дальше? — мне уже надоело сидеть перед Пузырем.

— Да как всегда, — пожал плечами Белыч, — краткий инструктаж, и в путь. Дай чай допить! Проверьте пока оружие, патроны. Стрелять много придется.

— Стрелять? Стрелять я люблю, — поделился Петрович, — были бы мишени достойные.

По совету проводника я проверил Сайгу, проверил патроны, осмотрел себя. Не найдя ничего, на что стоило бы обратить внимание, стал ждать, когда Петрович закончит разборку-сборку своего арсенала.

Было как-то неловко, не то чтобы появились какие-то предчувствия, но неуверенности прибавилось. Доводилось слышать раньше, что для некоторых сталкеров телепортация через пространственные пузыри заканчивалась не очень хорошо. Народ придумывал разные байки: шептали, что пузыри сами выбирают: кого и куда отправить, и если для одних переход был делом привычным и обычным, то другие, войдя за тонкую колышущуюся стенку, пропадали навсегда. Говорили и о свернутых пространствах, где заблудившихся находит Картограф; и о параллельных вселенных, из которых уже никогда не вернуться; некоторое количество рассказчиков настаивало на перемещении во времени; были и такие, кто считал пузыри воротами в Ад. Не знаю, кто из местных фантастов был ближе к истине в своих догадках, думаю, что те, кто пропал — просто умерли. И хотя процент пропавших был относительно невысоким — примерно один человек из трех сотен, прошедших через пузырь — слухи вокруг каждого случая множились, обрастали миллионом подробностей и якобы сбывшихся знамений. Оптимизма это, конечно, не добавляло.

— Готовы? — Белыч стоял перед пузырем растопырив руки в стороны, словно пытался обнять аномальное образование.

— Да.

— Всегда готов! — Петрович не желал прощаться с пионерским детством.

— Тогда внимательно слушайте, что я вам скажу. Во-первых: нам нужно пересечь пузырь насквозь, это около десяти-двенадцати шагов. Внутри не видно ничего, яркий слепящий свет со всех сторон, поэтому глаза рекомендую закрыть. Ничего не слышно, я уже не говорю о запахах и прочем. Бежать внутри не рекомендуется: есть точка зрения, что таким образом можно выпасть из текущего времени. Просто заходите и десять-двенадцать шагов в том же темпе по прямой линии. Понятно?

— Может, веревкой связаться? Или там руку друг другу на плечо? — Петрович немного занервничал.

— Как правило — не помогает. Переходя сквозь стенку, каждый оказывается один: веревки рвутся, спутники пропадают. Не бойтесь, если все сделать правильно — пройдем. Статистика работает на нас. Вот еще что: выход для каждого индивидуален — кто-то пройдет легко, даже не заметит разницы между входом и выходом, другому придется падать с метровой высоты, ну, и так далее. Вышедших под землей пока не замечали. Вопросы — не по природе пузыря — с этим к Сахарову, а по прохождению есть?

Мы с Корнем переглянулись и обреченно пожали плечами.

— Тогда пошли, — Белыч сделал пару шагов вперед и, окруженный тонким неистовствующим ореолом белого света, пропал.

— Давай, Макс, твоя очередь, — как-то натужно, без присущего ему энтузиазма, прошептал Корень.

Я подошел к тому месту, где пару секунд назад стоял наш проводник, набрал в легкие побольше воздуха, закрыл глаза и шагнул следом.

ЗОНА. Полтора месяца до событий

— Ты пойми, Максим, любой поступок должен наказываться или вознаграждаться. Если нет последствий — пропадает мотивация к совершению чего-то хорошего, и появляется чувство безнаказанности у совершивших дурное. Т-с-с-с, — Зайцев часто прикладывался к баллончику с кислородом, а вентиль в открытом положении слегка подтравливал. — Конечно, когда все делается на виду, когда преступление очевидно противоречит законам и может быть доказано опросом свидетелей, когда есть, в конце концов, обученные следователи, адвокаты и судьи, можно рассчитывать на какую-то объективность. Но! В нашем частном случае, или — если хочешь — в двух отдельных, нет свидетелей, нет улик, ничего не доказуемо. А преступление есть. И не просто там мелкое мошенничество, а смерть одного человека — твоего отца и тяжелая инвалидность другого — моя. Ладно, пусть бы просто уголовщина, но ведь еще имело место и предательство, которое никак не классифицируется ни Уголовным Кодексом, ни Гражданским, никаким! Т-с-с-с. Хотя мне кажется: преступления хуже предательства просто не существует. Не зря Родина за него карает так строго. А если предали просто человека? Кто покарает предателя?