Дмитрий Бондарь - Чужая мечта

Петрович устроился на так и не пригодившейся вязанке, он внимательно изучил подошвы своих некогда блестящих туфель и устало вынес закономерный вердикт:

— Полторы тысячи евро в звезду!

Никто не поддержал его в свалившемся горе. Он порылся в своем рюкзаке и достал заношенные ботинки, снятые с одного из бандитов, сваливших вертолет. С кряхтеньем переобулся, взял в каждую руку по башмаку и размахнулся.

— Нет! — зашипел Белыч, — только не на поле! В Пузырь бросай.

Петрович на секунду задумался, потом согласно кивнул, повернулся и забросил туфли одну за другой внутрь мерцающей сферы. Ничего необычного, за исключением того, что они не упали на землю, не случилось. Просто предметы вдруг изчезли, сопровождаемые короткой слепящей вспышкой.

— Фокус-покус, — прокомментировал Белыч, укладываясь на теплой земле удобно насколько это было можно. — Макс, нос вытри, смотреть страшно.

Тыльной стороной ладони я провел под носом, размазывая по щеке уже подсыхающую кровь. Петрович сунул мне в руку влажный кусок бинта, которым я вытер и руку и лицо.

Площадка, на которой мы расположились, представляла собой узкую полосу теплой земли десяток метров шириной, окружавшей мутно-белесую сферу Пузыря.

— Ночь какая спокойная, — заметил Белыч, — облаков почти нет. Сухо.

— Сплюнь, — вяло посоветовал я, — нам здесь для полноты ощущений только ливня не хватает.

— Ага, — согласился со мной Петрович, — пока между вашими жарками шел, просохнуть успел. Еще одно купание в одежде и я начну беспричинно раздражаться.

Белыч хмыкнул, но советом воспользовался и еще постучал кулаком по лбу — на всякий случай.

— До утра можно спать? — спросил Петрович. — Никто здесь не появится?

— Не должны, — Белыч повернулся на другой бок. — Мутанты сюда не пройдут, а если еще кто-нибудь решит воспользоваться нашим переходом — мы и во сне услышим.

— Эх! Тяжела и неказиста жизнь бродяги-финансиста, — укладываясь, Корень перешел на рифмованный слог. — Белыч, разве здесь нет традиции рассказывать товарищам перед сном леденящие душу и сердце истории?

— То есть за две штуки баксов я должен еще и развлекать вас?

— Почему же — должен? Нет, не должен, конечно. Но если есть что рассказать — я бы послушал.

— Тебе сегодняшних приключений мало?

— Сегодня лично мне развлечений хватило. Но интересно же! Макс, скажи?

Белыч сел, пошарил рукой в рюкзаке, вынул термос и складной металлический стаканчик.

— Чай с бергамотом кто-нибудь будет?

— Максу налей, что-то он совсем носом клюет. Я после него попью.

Сталкер неторопливо налил чай сначала мне в стаканчик, потом себе в крышку от термоса. Петрович закурил одну из своих ментоловых сигарет. Я успел заметить, что в портсигаре их осталось штук пять — не больше.

— Ну, ладно, брат, слушай. — Белыч глотнул теплого чаю. — Была у меня однажды баба одна. Вообще-то, конечно, не одна она была. Я тогда с двумя еще крутил…

— Эй, сталкер, погоди! — засуетился Петрович, — Это точно про Зону история?

— Про Зону, про Зону, успокойся. Будешь перебивать — спать лягу. Мне продолжать?

— Ага, — Петрович затянулся, вынул стаканчик из моей руки, хлебнул, и вставил его обратно.

— Вот я и говорю — симпатичная баба была. Не сильно красивая, так, приятная. И как-то раз она мне говорит: дорогой, говорит-говорит, не надоело тебе в твоей пыльной редакции освещать будни аграриев и водку пить декалитрами? Я спрашиваю — чего не так, милая? А она мне — ты, говорит-говорит, зашибись какой мужик и все такое, но неужели эти статейки — все, на что ты способен? Я удивился немного, а она дальше говорит: написал бы книгу какую? Задумался я. И в самом деле, времени — вагон, делать особо нечего, чего бы не написать? — Он отхлебнул из крышки. — Сел я за компьютер и вывел название «Как загнивала рожь!»

— Про внука Павки Корчагина? — Петрович мечтательно улыбался. Дым от сигареты висел над ним плоским облаком.

— Если по возрасту, то скорее про правнука. Но нет, не про них. Здесь игра слов: у нашего главы районной администрации фамилия была — Рожь. И у главного архитектора фамилия такая же, и у финансиста. Как зайдешь в здание администрации — таблички на дверях: Рожь, Рожь, Рожь. Через одну дверь, редко через две — это когда туалеты между кабинетами. Вот у меня и должен был получиться такой политический детективчик на фоне заливных лугов, с коррупционно-мафиозным мотивом, и само собой с аморами под сенью тракторных отвалов.

— Красиво излагает, ага? — прошептал Петрович.

— Ну и вот, пишу, стало быть, про Константина нашего Ильича драгоценного. До четвертой главы дошел. И так легко мне пишется! Материала море — на виду ведь всё. Только понять никак не могу: что у меня выходит — то ли роман, то ли донос? Заходит ко мне моя ненаглядная, встает за спиной, читает текст, читает, читает… потом спокойно так берет со стола железный китайский чайник, на три литра с термостатом и свистком, да как треснет мне по затылку. Больно, сука! Кровища из меня так и брызнула. Сижу, репу чешу, ничего не понимаю! А она ласково мне так: знаешь, говорит-говорит, писатель мой долбанутый, что К.И. Рожь — это мой родной дядя? И понимаю я, что дяде своему она про мою нетленку обязательно расскажет! И не писать мне статейки в этом районе больше никогда. Даже в школьной стенгазете. Если только на заборах слова похабные.

— Про Зону-то когда будет? — Петровичу нетерпелось.

— Сейчас уже про Зону. — Белыч налил себе еще чаю, не торопясь отхлебнул и продолжил: — Подумал-подумал я, и вышло, что в другой район ехать — шило на мыло менять. А в области и без меня бумагомарателей хватает. Значит нужно в столицу двигать! А в столице без домашних заготовок заезжему журналисту считай и делать нечего. Нужно что-то привезти. Решил, что чернобыльский репортаж — самое оно! Приехал. Ну, первое время как-то перекантовался. Все удивительно, все опасно, почти круглосуточный адреналиновый шторм. Сейчас уже подуспокоился маленько, полегче стало. Хотя порой такое случается! Жутко.

— А баба твоя чего?

— Ольга-то? Встретил я её попозже чуть-чуть. Когда в первую самостоятельную ходку пошел. Наводку мне дали тогда, тысячу рубликов за неё отвалил. Напели мне, что неподалеку от Янова драга стоит, а в машинном отделении есть встроенный инструментальный ящик. И вроде бы видел кто-то, что ходок один, с позывным Коромысло, в том ящике под навесным замком что-то прятал. Коромыслом его прозвали за то, что бывало нагрузится, что твой мул, рюкзак загрузит и еще две авоськи на дубину повесит, на шею забросит и прется. Жадный как папа скупого рыцаря! Тогда известен был как большой спец по артефактам химического происхождения. И точно знали, что есть у него тайничок где-то, потому что не сходился у него дебет с кредитом. А нычка его уже ему не пригодилась бы — видели его в свите контролера среди зомбаков. И сообщение по сети прошло, что нет больше сталкера Коромысла. Вот и побрел я за его наследством. Иду, значит, никого не трогаю: я ж не Рэмбо отмороженный, иду…