Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

class="p1">– Нас всех собирают? Весь экипаж «Хиуса»?

– Всех, всех. Даже Иоганыч будет, медицина дала добро.

– И Миша?

– Разумеется, куда мы без него? Должен уже приземлиться. Миша наш вместе с Ляховым там летали, наверху. Обеспечивали господство в космосе. «Хиус», он целой флотилии стоит. Хотя, конечно, флотилия тоже без дела не осталась. – Юрковский встал, подошел к буфету. – Выпьем, Алеша? Шампанского? «Абрау Дюрсо», урожай шестьдесят шестого года. Знатоки хвалят.

– Не хочется. И поздно, то есть рано.

– Надо, надо. А то хозяин этого ковра-самолета обидится. – Юрковский по-гусарски хлопнул пробкой, пена просто клокотала. – За нас, Алеша. Сегодня – за нас.

Они выпили по бокалу, и Юрковский вернул бутылку в буфет.

– Или ты хочешь еще?

– Нет.

– Тогда я сосну, Алексей. Запарился. Нас утром примут, ранним утром. – Он снял пиджак, устраиваясь на диване, вытянул ноги, чтобы не помять безукоризненную стрелку. – Да, знаешь… Вроде обычая такого… Ты на одно желание имеешь право…

– Золотая рыбка?

– Весьма. И с норовом: не по ней – щукой обернется. Но простые желания исполняет справно – машину, квартиру, дачу там или еще что. Только в Москве квартиру не проси.

– Не дадут?

– Дадут. Но спроса на московские квартиры лет десять не будет. Подумай, чего хочешь. Не прогадай. Кого учу, ты умный. – Юрковский прикрыл глаза, нахохлился. – Запарился я…

Про желание Быков слышал и раньше. Значит, «Героя» дадут, раз желание. Ничего иного, если честно, он не ждал. И желание припас загодя. Просьбу. Хорошо выверенную просьбу.

Он тоже забился в угол кресла, но не спалось. В свете плафонов, горевших вполсилы, видно было, как сдал Володька. Сейчас он казался стариком; редкие волосы слиплись, череп, просто череп, а не голова. Стало стыдно своего здоровья, красной рожи, долгих дней ничегонеделания.

Тьма внизу, зато над тучами – луна. Большая, что прожектор. Для влюбленных старается.

Незаметно для себя он задремал и очнулся прямо перед посадкой. Снаружи серело, видна была тайга, тайга и снег.

– Отдохнул, герой? – Юрковский опять смотрелся молодцом. Умеет собираться, умеет, не отнять.

– Где мы, не пойму?

– Сейчас, недолго осталось. – И действительно, тайга надвигалась, ближе и ближе, затем показалось поле, бетон, фермы. – Новосибирск, друг мой, резервная столица.

Движение прекратилось нечувствительно, забытый бокал на столе не покачнулся. Это вам не на Венеру садиться, дорогие товарищи.

Через полчаса они были в зале ожидания – так определил для себя Быков комнату, в которую они попали из перехода метро. Над ними хлопотали не то парикмахеры, не то гримерши – подправляли прическу, пудрили кожу. Быкова заставили переодеться в парадную форму, выданную тут же, – «это теперь ваша». Сидит ловчее, чем своя, и материя добротная, но – покоробило.

– Ничего, Алексей, искусство требует жертв. Это для кинохроники. – Юрковский подмигнул, но вышло невесело.

– А где остальные? Миша, Иоганыч? – И, словно услышав, из другой двери, не той, откуда пришли они, показались и Крутиков, и Дауге.

– Гриша, – шагнул было к нему Быков, но тут их позвали:

– Проходите, проходите, товарищи! – Звали так, что медлить было – нельзя.

Он пропустил всех вперед – Юрковского, Мишу, улыбнувшегося им какой-то смущенной, даже тревожной, улыбкой Дауге – и пошел рядом с последним, искоса поглядывая в застывшее, серое лицо Иоганыча. И шел Гриша не своим шагом, легким, даже разболтанным, а ступал на всю подошву, твердо и в то же время неуверенно, так ходит застигнутый врасплох пьяный сержант перед нагрянувшим командиром полка.

Если бы действительно пьян.

Из довольно непритязательного перехода они прошли в чертоги – высокие потолки, мрамор, яркий дневной свет, странный на такой глубине – над ними метров пятьдесят породы, не меньше. По ровной, без складочки, дорожке они прошли вглубь, где и остановились. Напротив, за столиком с гнутыми ножками, сидел человек. Не первое лицо государства, даже не второе, но третье – несомненно. Хотя – как посмотреть. Откуда посмотреть. Для многих – он самый первый.

А рядом, но на своем неглавном месте – рангом пониже, все больше незнакомые, за исключением одного Краюхина, в генеральском мундире, покрытом чешуей орденов. Tyrannosaurus Rex, вспомнил Быков рисунок Дауге.

– А, вот они, наши герои. – Человек за столиком был непритворно доволен. Он любил быть добрым – к своим, награждать, давать заслуженное. – Именно благодаря вам, таким как вы, наступил сегодняшний день. Впереди… Ах, какая впереди жизнь! С нынешнего дня… – Речь лилась, плавная, ласковая, сверхтекучая. Потом перешли к протокольной части: «За проявленные при этом мужество и героизм…» Всем вручили по ордену, а Быкову, как и предсказывал Юрковский, еще и Золотую звезду. Дыры в кителе не потребовалось, по крайней мере сейчас: на орденах были хитрые крючочки, как у клещей. Держатся. Когда присосется, начинает раздуваться.

– А сейчас мы по-простому, по-семейному присядем. – Их провели в новый зал. Сколько же их здесь нарыто.

– Ну, здесь все свои. – Третье лицо огляделся с удовлетворением. К своим относились и Краюхин, и порученец, и, разумеется, новонагражденные. Остальные – свита, репортеры, телевизионщики – остались за дверью. – Большое дело своротили. По русскому обычаю… – Он хлебосольно повел рукой. – Жаль, времени мало. Ну, вы потом продолжите – верно, Николай Захарович?

– Непременно продолжим. – Краюхин потер руки, изображая продолжение. – Традиция!

– Чем богаты, как говорится. – Руководитель собственноручно резал хлеб, пахучий, ржаной. Сало, огурцы, лук уже лежали на блюде. – Мы по-русски, по-простому. Я слышал, вам, космогаторам, нельзя, но вы уж уважьте старика. – Из запотевшего графина он разлил водку по маленьким пузатым стопочкам. – Во здравие…

Выпили все, лишь Дауге запнулся, и Юрковский подтолкнул Иоганыча – давай, мол.

Быков захрустел огурцом, руководитель одобрительно поглядел на него:

– Люблю таких, парень. В работе тоже, чай, не последний?

– Алексей Петрович проявил себя с наилучшей стороны, – аттестовал Быкова Краюхин.

– Помню, как же. Значит, так. Начнем вот с тебя. Юрковский, да?

– Так точно. – Володька, не спросясь, налил себе вторую стопку. Лицо бледное, но улыбчивое. Переморгаем, Володька. Не то видели.

– Ну, Юрковский, о чем мечтаешь, чего не хватает для счастья?

– Я бы просил вас и в вашем лице правительство распорядиться о выделении средств для комплексного освоения Венеры – в частности, создать многопрофильный институт Венеры.

– Губа не дура. Ты кто, геолог?

– Так точно. – Но третью стопку не взял.

– Получишь институт геологии Венеры. Только учти, работать – кровь из носу! Нам много чего из Венеры получить нужно, много!

– Так точно. – А Володька дерзит, дерзит, шельмец. Нашел время.

– Ну а тебе? – Руководитель повернулся к Дауге.

– Семнадцать… Семнадцать городов… – почти прошептал Иоганыч.

– Что? Семнадцать городов? Эка ты хватил, братец. – Но тут Краюхин сказал ему что-то на ухо. –