Вячеслав Рыбаков - Очаг на башне. Фантастические романы

– Именно о Сошникове, Антон Антонович. И, что любопытно – он тоже ваш пациент!

– А, – сказал я понимающе. – Так это ваш сотрудник был в больнице буквально сразу после меня?

– Да.

– А какого рода была та счастливая случайность, о которой вы столь любезно упомянули?

Бероев испытующе поглядел на меня.

– Вы, кажется, сами просили избегать детализации…

Он не хотел говорить. Вот как раз об этом – он явно не хотел говорить.

– Это как раз та подробность, которую я хотел бы знать.

Он отчетливо, хотя и недолго, колебался. Но, видимо, раз решившись, теперь шел до конца.

– На него бывшая жена настучала, – нехотя сказал он. – Откуда эта гадость в людях до сих пор – ума не приложу. Классический донос в органы: мой бывший муж по роду своей деятельности имел доступ к архивам партии и правительства и собирается вывезти копии многих ещё не рассекреченных документов за рубеж за большие деньги… Сволочная баба. Я тут поразбирался с этим немного. Видно, ей до слез обидно стало, что её бывший, которого она за недоделанного держала, вдруг выберется в землю обетованную, а она-то, дура, тут останется! А если бы не развелись, так с ним бы в Америке шиковала! Невыносимо женщине такое, а, Антон Антонович?

– Пожалуй, – сказал я.

Вот и ещё один кусочек мозаики встал на место. У меня в ушах прямо-таки явственней явного зазвучали её причитания: надо же, беда какая… ах, судьба… ах, он очень неприспособленный… И так бывает в семейной жизни. То есть, постсемейной. Конфликт в рублевой зоне постсемейного пространства. Когда я сказал, что меня к нему не пустили, она поняла, что я не из органов, про донос не знаю, и ей надо изображать соответствующие чувства. А если б я сказал, что с ним виделся – она бы решила, что я из Гипеу. Интересно, как бы она себя повела.

– А ведь, Денис Эдуардович, она уверена, что это вы его отоварили.

Несколько секунд Бероев молча курил и смотрел на плавающие в воздухе дымные мятые простыни.

– Пальцы бы ей отрезать, которыми телегу писала, – мечтательно сказал он потом. – И ведь, понимаете, Антон Антонович – сигнал получен, мы обязаны реагировать. Пошли с Сошниковым разбираться, а он уже – того, – помолчал. – Вот такие наши счастливые случайности.

А у меня будто расстегнули молнию на темени и щедро полили обнаженные полушария крутым кипятком.

– А к ней вы разбираться не ходили?

– А на хрена… – мрачно пробормотал Бероев.

Я покосился на него даже с неким недоверием. Но он, странное дело, опять не врал.

Тогда значит, антивирус, лже-Евтюхов мой, которого я совершенно точно ощутил как из ФСБ… Полушария дымились под гуляющим влево-вправо носиком неумолимого чайника. Она ему сказала: я же вам сама…

И осеклась! И перепугалась!

Ну ещё бы! Он к ней пришел выяснять, не говорила ли она кому о его близком отъезде!!! И про донос её – не знал!!!

Ох, поразмыслить бы, ох, поразмыслить! Какая жалость, что я, на досуге почитывая детективы, всегда интересовался главным образом, ЧТО и КУДА движет героев, и по диагонали проскакивал – КАК оно их движет… Схемку бы нарисовать!

– Денис Эдуардович, а не могло случиться так, что без вашего ведома, в обход вас или по собственной инициативе, кто-то из ваших сотрудников беседовал с Сошниковой?

Он только покосился на меня, как на слабоумного, и не ответил.

– Что же вас теперь интересует, Денис Эдуардович?

Он вздохнул.

– Каналы распространения и применения препарата, – сказал он.

– Вы полагаете, что это мы? Скажем, заметая следы неправильного лечения, что ли? Или ещё по каким-то…

– Не скрою, – процедил Бероев, – возникала такая мысль. Хотя теперь я её уже отбросил. И позвонил вам, рассчитывая на вас уже совершенно в ином, отнюдь не подследственном качестве.

– Вот так ходишь-ходишь, – сказал я, – и до последнего момента уверен, что страшней всего – это с женой поругаться… Вас интересуют, вероятно, знакомства и контакты Сошникова?

– Не просто знакомства и контакты. А знакомства и контакты в связи с лечением у вас. Рабочая гипотеза такая: ваша психотерапия как-то пересекается с нашей химией. Устойчиво пересекается. Приглашаю вас подумать со мною вместе, где, как и зачем это происходит. Если происходит. В конце концов, никто лучше вас не может знать обстановку, в которой ваше заведение работает.

Тут он в точку попал.

– Понял. Айн момент. Скажите, а наших других пациентов, которые ничем секретным и, как вы выразились, щекотливым не обременены – вы не совали под микроскоп?

– Нет.

– А вообще не приходило в голову посмотреть статистику разнообразных несчастных случаев, за последние годы имевших место в среде интеллигенции – скажем, во время пьянок?

– По-моему, вы надо мной издеваетесь.

– Ни в коем случае.

– Тогда вы превратно представляете себе наши современные функции, – он опять закурил. – В свое время небезызвестный товарищ Андропов на горе и унижение честным офицерам КГБ и на радость подонкам… подонкам не только в конторе, но и среди интеллектуалов, заметьте – организовал специальное подразделение, которое должно было заниматься исключительно интеллигенцией. Сам он, по слухам, был уверен, что сделал это от бережного к интеллигентам отношения: не хочу, дескать, чтобы одни и те же громобои занимались и настоящими шпионами, и, скажем, писателями, которые чего-то не то пишут.

Он вдруг неторопливо воздвигся из своего кресла и пошел наискось по кабинету – руки в карманах, окурок на губе. У стены повернул и пошел обратно. Лицо его стало буквально черным.

– Сомнений относительно того, что писателями и прочим контингентом вообще надлежит кому-то из конторы заниматься, у него, как и у старших коллег его из Политбюро, не было ни малейших, – продолжил он наконец, перехватив недокуренную сигарету левой рукой. – Умные люди ему объясняли: если возникнет подразделение, которое только этим станет заниматься, оно уж, будьте благонадежны, сделает все, чтобы объектов для упражнений у него наблюдалось как можно больше, а выглядели они для страны как можно опасней. Оставьте демагогию, был ответ… – он помолчал. – Довольно долгое время мне довелось быть среди этих несчастных. И на скольких же мелких подонков из вашей среды я насмотрелся… Но, – он глянул на меня едва ли не испуганно, или даже виновато, и тут же отвел взгляд, – именно тогда мне довелось заочно познакомиться с вашим отчимом и… и я был бы, честно говоря, счастлив познакомиться по-человечески. Он… он знал, зачем живет.

– Он и сейчас знает, – сказал я. – Только мне пока не говорит.