Алексей Корепанов - На чужом поле

- Позвонить в больницу! - крикнул Ульф, показывая вниз, на быстро растущую вокруг блондинки толпу; там мелькали голубые мундиры и ждали сигнала остальные семеро из нашей ударной группы, тоже одетые в форму стражей.

Охранник за дверью, поколебавшись, положил руки на висевшие у пояса звукоизлучатель и пистолет. Ульф, изображая совершенно ошалевшего человека, решительно толкнул двери

и с криком: "Позвонить! Умоляю, позвонить! "- бросился к телефону. Я вбежал в просторный холл следом за ним и ко мне тут же кинулись человек восемь из разных углов и четверка охранников от дверей. Ульф торопливо крутил телефонный диск, а я успокаивающе поднял руки и, посматривая на площадь, попятился к выходу. Здоровенный парень в голубом мундире был уже совсем рядом и замахнулся для удара, и я крикнул:

- Едут! Кто-то уже вызвал!

Мимо фонтанов ко дворцу мчалась санитарная машина - подполье пока действовало четко - и охранник не стал меня бить, переведя взгляд на площадь. Другой оттолкнул Ульфа от телефона и гаркнул:

- Не положено!

Секундная заминка решила исход дела. Ульф выхватил из-под куртки пистолет и выстрелил в ближайшего охранника, я свалил с ног другого, а Ульф выстрелил еще несколько раз. Мой противник не успел подняться, а остальные отработанным движением перекинули из-за спины на голову защитные шлемы и включили звукоизлучатели - нас нужно было брать живыми. Холл заполнился пронзительным воем, от которого заныли зубы и заложило уши, и мы с Ульфом упали, притворяясь сраженными наповал. Голубые мундиры приближались полукольцом, уверенные в нашей беспомощности, и сомнениям просто не могло быть места. Я нашарил под курткой пистолет, Ульф быстро перевернулся на живот - прозвучали выстрелы - и голубые мундиры посыпались на ковер, не успев открыть ответный огонь.

Ульф вскочил, подбежал к широкому окну холла и поднял руку. Я

тоже поднялся и увидел, как от толпы, окружившей санитарную машину, отделились семеро наших в голубых мундирах и неторопливо направились по ступеням к входным дверям. Санитары положили блондинку на носилки, стражи начали разгонять любопытствующих, а семерка деловито вошла в холл. Четверо сразу встали на пост у дверей, а Якоб, Мартин и Генрих подбежали к нам.

- Два мундира сюда! - скомандовал Ульф, сбрасывая куртку. - Игорь, скорей!

Я тоже сбросил куртку. Якоб и Генрих стащили мундиры с двух убитых и мы с Ульфом быстро переоделись.

- Скорей, скорей! - торопил Ульф. - Мы должны расчистить путь!

Я нагнулся за пистолетом - и вдруг мне стало плохо. Закружилась голова, зазвенело в ушах, ноги обмякли и подогнулись - и я рухнул лицом в мягкий ковер.

...Да, непригодным я оказался для таких испытаний. Я сумел стрелять в людей, но не сумел перешагнуть через эти выстрелы. Морально перешагнуть. Все завершилось без меня. Без моей помощи. События разворачивались в полном соответствии с планом подпольного комитета. Группа переодетых в форму стражей подпольщиков заняла холл, блокировав выход из дворца и приготовившись отбивать атаки стражей с площади, если вдруг на одном из дворцовых постов объявят тревогу, а отряд землян устремился к сердцу дворца - закрытому изнутри помещению с той самой кнопкой, у которой дежурил член Совета сорока пяти. Путь лежал по спиральному наклонному коридору под землю, через пятнадцать постов - и эти посты нужно было преодолеть не силой, а хитростью.

Когда минутная слабость прошла, догонять мою команду было уже поздно, и я присоединился к группе, обороняющей вход во дворец. На площади пока царило обычное спокойствие - били в темное небо струи фонтанов, прогуливались горожане, рыскали группки ничего не подозревавших стражей. Блондинку увезли, толпа рассеялась и у лестниц в свободных позах стояли крепкие парни в куртках, держа руки в карманах и готовые в любой момент принять участие в обороне.

Группой, оборонявшей холл, руководил бородач Оль. Он приказал

мне держать пистолет наготове, не показываться у окон, и расставил

всех на позиции. Громко и протяжно загудел телефон на столике

командира поста охранников и Оль снял трубку.

- Пост слушает. Слушаю, господин член Совета. Что? Вам плохо?

Будет сделано, господин член Совета. Вызываю врачей.

Он положил трубку. Мы ждали, приготовив оружие к бою.

- Внимание, - объявил Оль. - Сейчас сюда прибудет хозяин. Приготовиться к встрече.

Яд начал действовать. Член Совета сорока пяти почувствовал

себя плохо и поспешно связался с монархом, прося врачей и замены

на посту у кнопки. Мы надеялись на то, что он сам откроет

дверь изнутри в ожидании медицинской помощи. В противном случае, в

ход пошла бы взрывчатка, которую должны были вот-вот подвезти.

И очень многое в этот вечер зависело от ударной группы, нашей

команды, из которой я выбыл по своей слабости.

О том, как ударная восьмерка прошла все посты, нужно писать отдельную повесть. Было разработано семь вариантов проникновения в помещения постов,перегораживавших коридор бронированными дверями с маленькими окошками, за которыми находилась вооруженная охрана; проникновения хитростью, а не силой. Применить пришлось только первые три варианта. Можно пространно описывать, как погибли Мартин и Якоб, как шестерка добралась до заветного помещения с открытой дверью, у которой лежало тело члена Совета сорока пяти. Можно рассказывать, как на площадь прибыл в бронемашине монарх с эскортом охранников, и как мы обороняли вход, и как открыли огонь по дворцу артиллерийские орудия стражей. Можно живописать неразбериху на площади, упомянуть о вдребезги разнесенной снарядом парадной лестнице, четырех убитых из группы, оборонявшей холл, автоматной стрельбе, грохоте взрывов и моей пробитой пулей руке.

Можно подробно остановиться буквально на каждой детали, но тогда потребовалось бы слишком много времени и места. Возможно, когда-нибудь я попытаюсь описать все это, но пока... Слишком большим потрясением оказались события того вечера для меня, школьного учителя, и узнал я себя тогда далеко не с лучшей стороны. Я узнал, что слаб и, наверное, не имею права воспитывать и учить. Да, я стрелял, стрелял, как и другие, в голубые мундиры на площади, но то, что я делал, настолько противоречило моей натуре, моему, если хотите, естеству, что я, наверное, никогда больше не смогу взять в руки оружие. Даже в стрелковом тире. Если только не будет высшей пели, во имя которой это оружие придется взять. И только для обороны.

Вы можете спросить: а разве в тот вечер не было высшей цели?

Разве спасти целый мир от атомной угрозы - не высшая цель? Да, наверное, вы правым. И наверное, доведись мне еще раз оказаться в подобной ситуации, я снова стал бы стрелять. Пусть внутренне противиться этому, но стрелять.