Алексей Корепанов - На чужом поле

- Почему наш? - возраэил Ричард. - Их день. Мы просто окажем посильную помощь.

- Нет, мы не просто окажем посильную помощь. - Ульф крутанулся на каблуках и обвел нас взволнованным взглядом. - Мы будем ударной группой.

- Ого! - воскликнул Михаэль. - Нас делают смертниками. Камикадзе из движения Сопротивления. Нас похоронят в братской могиле на площади перед дворцом и на черном мраморе, усыпанном цветами, золотом выбьют наши имена. Перспектива! Но мы же не желтолицые камикадзе.

- А почему бы и нет? - кротко вопросил священнослукитель Якоб.

- Это тебе не статейки строчить, - добавил берлинский студент Генрих.

- Тихо! - Ульф поднял руку. - Во-первых, никто никого заставлять

не собирается. Это личное дело каждого. Можно спокойно сидеть, хотя бы и здесь, и просто ждать.

- А во-вторых? - нетерпеливо спросил Мартин.

- А во-вторых, нужно уметь выслушивать до конца, господа. Дебаты оставим парламенту. Почему именно мы? Объясняю. В тире все стреляли. Слышали там звук такой противный?

- Слышали, - ответил Дитер. - Симфония циркулярной пилы.

- Никто и не собирается просто так сидеть, - пробормотал Михаэль.

- Так вот, - продолжал Ульф, - это работал зрукоизлучатель. Проверялась реакция каждого из вас на действие звукоизлучателя. Идея моя. Родилась на основе личного опыта. Здешний житель от такого звука через три секунды валится, как мешок, и не скоро отходит. Поверьте, сам видел. Весьма эффективное оружие. Как оно действует на нас, каждый может судить сам. Вероятно, хуже всех его переносит мистер

Ричард, - последовал жест в сторону экс-студента из Окленда, - потому что он обругал того почтенного господина из тира, хотя эксперимент проводил я, а господин тихонько сидел, нахлобучив звуконепроницаемый шлем. В шлемах, сами понимаете, во дворец не проберешься - охранники не вчера на свет родились и пустят в ход обычное

стрелковое оружие. Да и стражей на площади полно. По этому пункту моего выступления вопросы будут?

- Все ясно, - кротко отозвался Якоб. - Нас они не заподозрят.

- Тогда продолжу. О своих соображениях я доложил по цепочке.

Там, в комитете, убедились в обоснованности моих доводов и поручили возглавить группу захвата. Там нас считают какими-то уникумами. Мы

все продумали и разложили по полочкам. Впрочем, - спохватился Ульф, если кто-то не согласен с моей кандидатурой, давайте устроим тайное голосование.

- Ладно уж, командуй, Александр Македонский, - милостиво разрешил

Ричард. - Так и быть, согласны.Я правильно говорю? - обратился он к нам.

- Только в диктаторы не вздумай пролезть, - с улыбкой предупредил Генрих.

- У шведов подобное никогда не было в моде, - с достоинством ответил

Ульф. - Продолжаю. Сегодня утром один из Совета сорока пяти глотнул за завтраком немного яда. Кому и как удалось это организовать - не знаю. После завтрака он заступил на дежурство у кнопки, а к ночи яд начнет действовать. Все рассчитано по минутам. Сейчас мы поодиночке выйдем отсюда и соберемся на площади перед дворцом. Я объясню каждому из вас конкретную задачу и покажу схему расположения постов, охраняющих зал с кнопкой. Успех дела во многом зависит от нас. Есть возражения? Кто-то несогласен? Михаэль, есть возражения?

Михаэль отрицательно качнул головой.

- У меня нет возражений. У меня есть сомнения, но я их оставлю

при себе. В конце концов, я не привык оставаться в стороне от дела.

- А ты, Игорь? Как коммунисты относятся к переворотам?

- Коммунисты за любые истинно гуманные действия.

- А что такое истинный гуманизм? - вскинулся Ричард.

- Обсудим в следующий раз, - вмешался Ульф. - Вот сделаем дело, соберемся и обсудим. Устроим грандиозную дискуссию между сторонниками подлинной демократии и приверженцами тоталитарных режимов.

А сейчас изучим схему площади, дворца, расположения постов и уясним наши задачи.

- Правильно, - поддержал Ульфа Мартин. - Не время обсуждать разногласия, мы и так там, у нас, достаточно ругаемся.

И мы принялись обсуждать наши действия.

...Сгустились сумерки и пробили часы на здании Совета сорока пяти.

Удары пронеслись над площадью, дробным эхом отскакивая от стен.

Я встал со скамьи, одернул просторную куртку, пересек улицу, стараясь не спешить, и вышел на площадь. Наступило время решительных действий.

Центральная площадь Столицы занимала территорию, равную доброму десятку футбольных полей. Я вышел на нее со стороны широкого зеленого проспекта. Прямо передо мной, освещенное мощными прожекторами, блестело стеклами десятиэтажное здание Совета сорока пяти. С обеих сторон от него по диагонали расходились от площади лучи улиц. Слева площадь обрамляли массивные здания министерств, а справа возвышалась многоэтажная резиденция монарха, увенчанная знакомой мраморной фигурой. Площадь была выложена разноцветными каменными плитами и буквально затоплена светом сотен прожекторов. В ее центре, на массивном цилиндрическом основании, возвышалась беломраморная пирамида, на каждой грани которой было выбито по одному слову: "Единая", "Неделимая", "Сильная", "Вечная". Вокруг этого символа Страны располагались пять колец фонтанов, шесть колец газонов с ровно подстриженной зеленой травой и бледно-розовыми цветами, своими длинными узкими лепестками похожими на астры, стояли приземистые скамьи с выпуклыми спинками, и за каждой скамьей росли пятерки одинаковых одуванчикообразных зеленых деревьев. На площади было людно. Люди сидели, прогуливались у фонтанов, просто прохаживались по площади, и среди них группами по трое-четверо непрерывно медленно лавировали стражи в голубых мундирах.

Я неторопливо шел по разноцветным плитам, глядя по сторонам

и постепенно приближаясь к покрытой нарядным ковром широкой лестнице, которая вела к стеклянным дверям дворцового фасада. За дверями застыли голубые мундиры - по два с каждой стороны. Я шел, окруженный людьми, и навстречу тоже шли люди, но я не глядел на них

и не прислушивался к их разговорам. Я наблюдал только за пространством у лестницы, где должен был вот-вот появиться Ульф.

И он появился. Он вышел из-за группы стоящих у лестницы подростков в одинаковых коричневых плащах с откинутыми капюшонами, вышел, поддерживая под локоть высокую чернобровую блондинку в длинном зеленом платье. Наши взгляды на мгновение встретились, Ульф что-то сказал блондинке и она кивнула.

Нас разделяло метров десять, когда блондинка вдруг охнула, прижала руки к животу, согнулась и медленно осела на ступени. Ульф склонился над ней, встревоженн спрашивая: "Что с тобой? Что случилось, дорогая? "- а блондинка тихо стонала, не отрывая ладоней от живота, морщилась, словно от нестерпимой боли, и страдальчески терлась щекой о ковер. Кто-то обернулся, кто-то остановился, а я бросился к Ульфу. С другой стороны вынырнул из потока гуляющих Ричард и тоже склонился над актрисой столичного театра; судя по этой сцене, она была совсем неплохой актрисой. Мы с Ульфом, поозиравшись, рванулись вверх по лестнице к стеклянным дверям, из-за которых наблюдали за происходящим голубые мундиры.