Алексей Корепанов - На чужом поле

Первая остановка на бесконечном пути по соседним вселенным.

Предсмертные видения. Съемки суперфильма.

И прочее.

Все-таки, как я уже говорил, к общему мнению мы пришли: только выигрыш на чужом поле мог дать надежду на возвращение. Хотелось верить, что так и будет. Именно потому мы и остановились на этом предположении и решили действовать, исходя из него.

Под утро мы расстались друг с другом, чтобы вновь встретиться в урочный час.

Собственно, мы не были нужны подпольной организации, она продолжала бы действовать и без нас. А мы без нее? Ни один из нашей девятки не отказался принимать участие в подготовке к выступлению. И дело здесь, наверное, не только в нашем желании вернуться в родной мир.

Каждый вечер после работы я ждал в раздевалке, когда Тинт

шепнет: "Сегодня", - и он тептал это слово раз в два или три дня. Я покидал универмаг, пересекал проходные дворы и выходил к переулку, где меня ожидала всегда одна и та же машина. Открывал дверцу, здоровался с молчаливым водителем - мрачноватым курчавым парнем в потертой куртке, ложился на заднее сиденье и отправлялся в путь. Конечным пунктом нашей поездки был лес в окрестностях Столицы. Я выходил из машины, шагал по тропинке между полукустами-полудеревьями, сворачивал у раздвоенного пня, спускался в овраг, нырял в жесткую зелень вьющихся растений, сгорбившись, пробирался в темноте по тесному проходу в стенке оврага, толкал тяжелую дверь и по неровным ступенькам сходил в подземный стрелковый тир.

Это был длинный узкий зал, освещенный настенными светильниками

и перегороженный мешками с песком; в его дальнем конце находились мишени. Меня встречал старичок с хитрыми голубыми глазками, не уступавший в молчаливости водителю. Он мягкими шажками подбегал к груде тряпья, путаясь ногами в длинном коричневом плаще, и извлекал пистолеты и автоматы. Мишени приходили в движение, старичок негромко командовал: "Стоя!", Лежа!", "С колена! " - и я начинал стрелять, а он поправлял мою руку, хлопал по плечу и по затылку, заставляя правильно держать голову.

Была в тире еще одна дверь, и было темное окошко возле двери,

и казалось мне, что за ней кто-то скрывается. Но этот "кто-то"

никогда не показывался и ничем не выдавал своего присутствия. Во

время моего первого посещения подземного тира, а потом и еще раз

старичок скрылся за этой дверью, а в тире вдруг раздался пронзительный вибрирующий звук, от которого заныли зубы. Я вертел головой, стараясь определить его источник, а он уже стих, пропал, и старичок как ни в чем не бывало выскочил из-за двери и с довольным видом засеменил ко мне с автоматом под мышкой.

Стрелял я много, с удовольствием, с каждым разом все более успешно, так что старичок только удовлетворенно хмыкал и все подкидывал да подкидывал мне патроны.

Так хочется верить, что когда-нибудь, скоро, умение стрелять

станет совсем не нужным человеку. Так хочется верить, что пистолеты, автоматы, пулеметы, зенитные орудия, танки, крылатые ракеты, мины, гранаты и бомбы навсегда превратятся в музейные экспонаты и наши дети на школьных экскурсиях будут смотреть на них через толстое стекло, как смотрим мы сейчас на пращи, бумеранги, дротики и каменные боевые топоры, наделавшие дел в руках пращуров. И хочется верить, и верится...

Я покидал тир, машина в сумерках довозила меня до центра Столицы и я возвращался в свое общежитие для приезжих.

Так шло время. И все меньше его оставалось до того дня, который был уже отмечен в календаре подпольного комитета, и приближался и приближался, суля перемены и вселяя надежду.

А однажды вечером я набрел на тот скверик, где впервые встретил Лон. Или очень похожий на тот. На скамейке под фонарем сидел белогривый толстяк и читал газету, посматривая на аллею. Засеребрилось платье, подошла высокая и светловолосая - и у меня сжалось сердце. Потом они деловито прошли мимо меня и я рассмотрел, что это не Лон.

На далеком русском Севере лежали суровые Соловецкие острова,

в зеленом украинском городе порхала по улицам черноглазая девчонка, а в Столице стояла скамейка под фонарем и была комната с цветами на столике, комната, утонувшая в ворохе разноцветных тканей. И все это причудливо переплеталось в моем сознании.

8.

И настал день... Впрочем, обо всем по порядку. В соответствии с хронологией событий.

Смена завершалась, мы только что управились с последним фургоном и я поставил свою тележку в лифт, направляясь на четвертый этаж. Я собрался уже закрыть решетчатые дверцы, когда увидел Тинта, замахавшего мне рукой. Я подождал, пока он поставит свою тележку рядом, и нажал кнопку подъема.

- Тебе какой?

- Третий, - ответил он и добавил, глядя в сторону: - Машина будет на обычном месте. Сегодня вечером победа или смерть.

Лицо его было строгим и сосредоточенным.

Я вез тележку по секциям, натыкаясь на прилавки, как слепой.

Потом оказалось, что я стою у лифта с той же так и не разгруженной тележкой. Я облокотился на рулоны ткани и задумался.

Столь знакомая, я бы сказал, земная фраза, произнесенная Тинтом,

не содержала никакого преувеличения. Наши дальнейшие действия имели только два полюса: победа-смерть. Третьего не дано. И это не было игрой. Не было наспех сработанной сценой из странного спектакля. Победа оказалась бы реальной. Смерть, к сожалению, тоже.

Мое поколение не громило интервентов, не шло дорогами Великой Отечественной. Нам выпал Афганистан, но, конечно, не всем, далеко не всем. Мне не выпал. Моя профессия - учить детей. Нет, я не испытывал страха. Дело не в страхе. Я был не уверен, смогу ли.

Смогу ли не в военизированной игре и не на

учениях, а на деле взять оружие и стрелять в людей? В разумных существ. Способен ли на это?..

В общем, перемешивал я эту мысленную манную кашу до тех пор, пока не появился наш босс-предводитель синехалатников, маленький замусоленный толстяк с подлыми привычками, и не осведомился, не желаю ли я вылететь с работы.

Наша девятка собралась в подсобном помещении какой-то закусочной, затерянной в лабиринте городских кварталов. Кто-то позаботился о том, чтобы нам не мешали - к стеклу входной двери был прикреплен листок с надписью: "У нас сегодня день отдыха. Пожалуйста, приходите завтра".

Командовал парадом Ульф Ульфссон.

- Господа! - торжественно начал он, прохаживаясь перед нами, разместившимися на ящиках вдоль стены. - Сегодня наш день. Сегодня мы берем дворец.

- Почему наш? - возраэил Ричард. - Их день. Мы просто окажем посильную помощь.

- Нет, мы не просто окажем посильную помощь. - Ульф крутанулся на каблуках и обвел нас взволнованным взглядом. - Мы будем ударной группой.