Сергей НАУМОВ - Iskatel 1979 3

«Умаялся ты от праздности, — сказал тогда Петр отцовски твердо. — Пошлю-ка я тебя в армию, засажу за артикулы. Де­лом настоящим займешься».

«Не снесу я воинских трудов. Телом слаб».«Тогда отправляйся в Новгород — лес дубовый готовь для флота. В том и будет твоя польза Отечеству».«В Новгород не поеду. Наипаче всего желаю чина монашес­кого».Очнувшись, Петр принялся быстро писать. Сказал тихо во­шедшему Ягужинскому:

— Вот, Павлуша, свези поживей Апраксину. Указ В марш!

6На окраине Санкт-Петербурга — в черепичных крышах, острых кровлях, утыканная ветряными мельницами с флюге­рами, вся в подстриженных деревьях раскинулась Немецкая слобода.В эту слободу, воровски озираясь в темноте, шел царевич Алексей. Шел осторожно, прислушиваясь, часто спотыкаясь. Подойдя к невидимому домику, тихо стукнул в ставень. Ког­да мсье Буланже отворил, царевич вошел спешно, почти вбе­жал.

—  Никак за вами следят, ваше высочество? — елейно спра вился Буланже, проверяя засовы.

—  Следят! Смотредыциков за мной много, — долго пе мог отдышаться Алексей. —Худо мое житье, худо! Пришел я в последний раз, иначе схватят…

Глаза царевича стали мглистыми, лицо позеленело, руки не знал куда девать. Француз, однако, был доволен. Усадив Алексея в кресло, подлетел к конторке, заваленной чертежа­ми и ландкартами, освободил место для бутылки рейнского и двух бокалов. Подумав, плутовато и недобро глянул на гос­тя — с ласковой насмешечкой. Достал из створчатого шкаф­чика вторую бутыль — бургундского. Неслышно, по-кошачьи, приблизился что-то спросить. Алексей вскинулся, задрожал. Француз затараторил, жестикулируя маленькими ручками:

—   Ваше высочество, у меня можете быть покойными, — взгляд преданный, собачий, прыгающий по лбу, волосам, изучающий.

Алексей, широко раскрыв глаза, смотрел в разноцветные прыгающие зрачки. Успокаиваясь, безвольно зашептал.

—   Сегодня не надобно пить, не надо. Вино ум отягощает…

—   Что вы! Напротив. Придает мыслям ясность и живость. Старое бургундское! Ваше высочество! Это вино из солнца и огня, божественная амброзия — напиток римских цезарей!..

Мягкий вкрадчивый голос мсье Буланже бередил душу, ста­рое бургундское огнем ударило в голову.

—   Богом России начертано быть сухопутной державой, — заговорил Алексей. — Пагубно переделывать природу госу дарства и натуру людей. Зачем вести тяжкую войну за эти больные и простудные места? Народ морится голодным кор мом, монахи учатся прядению, в казну забираются серебря ные оклады с икон. В церквах отменены крестные ходы! Во енные походы — то к Черному, то к Балтийскому морю… России нужна вода, говорит батюшка. А зачем? Ведь жили без этих дьявольских морей — благочестиво, по православно му древнерусскому чину, по византийским канонам. Пятьсот лет жили!..

Царевич поднял к небу дрожащие руки, безвольно уронил. Откинувшись в кресле и полузакрыв тяжелые от хмеля глаза, непрерывно говорил:

—   Капитан Измайлов послан зачем-то в Китай… В Индию собирается экспедиция Бухгольца. Ротмистр Волынский от правляется в Персию, князь Бекович-Черкасский — в Хиву… А еще батюшка думает снарядить корабельную экспедицию. Хочет проложить северный морской путь… далее Сибири, к Чукотке, а то и в Америку или до самой Японии…

Мсье Буланже украдкой все записывал — под уголком ланд­карты, малюсеньким карандашиком. Не отрываясь от зату­маненного взгляда царевича, зорко следил за ним, как за опасным зверем.

Возбужденный недавним страхом, вином — в бургундское француз подсыпал какое-то зелье, — Алексей вздрагивал, си­лился овладеть плывущим сознанием. Перечислял уже сон­но, мягким голосом, что не надобно России: все новоманер­ное заводское и корабельное строение, дикие сборы холстин­ного полотна для бумажной фабрики, пивоварение,.. Русскому человеку водка больше по душе! Закладка каких-то плавилен на Урале противна богу — литье-то надобно батюшке не на колокола малинового звона, а для кораблей, пушек, ядер…

—i Ваше высочество! — притворно восхищался мсье Булан­же. — Сам Иоанн Златоуст не выражался так мудро, изобли­чая пороки византийской императрицы! Народ вас любит, зо­вет российской надеждой. — И, перейдя на сладкий полуше­пот, затаив дыхание, спросил: — Ваш двор будет в Москве, когда вы вступите на престол?..

—   В Москву-матушку! — умильно-плаксиво произнес Алек сей. — В Москву златоглавую! Там церковь святая православ­ная, всякое благолепие и благочиние! Кремль там… — зашмы­гал носом, — в Москве снова начнется византийская Русь!.. Француз облегченно вздохнул, успокоился довольный, сыто улыбнулся.

—        А Санкт-Петербург?

—        Быть ему пусту!

—        Нынешнее войско и флот?

Царевич перебил — нетерпеливо, раскрывая сивые от слез глаза:

—        Флот нам неприличен! Да, неприличен! А войску быть малым — стоять ему только на границах. Моря России не на добны! Земли же у нас с избытком — дай бог и с тем поря док навести… а батюшке все чудятся на Балтике призраки торговых кораблей…

—       В покое заживет при вас Россия: ни воинских тягот, ни суетных тревог! — Мсье Буланже блеснул улыбкой. Писать бросил, вкрадчиво перешел к другому: — У вас такие неж ные белые руки! Они вовсе не созданы для шпаги. Они созда ны для любви, — француз утомленно вздохнул —уже одоле вала скука. — О, если бы я был женщиной…

Мысли царевича покатились, куда — мсье Буланже это сра­зу заметил. Снова показал остренькие зубки, глазки смежил.

—   Мадлен до сих пор вас любит…

Употреблять «высочество» француз бросил. Уже было не на-1 добно: видел, в глазах высокого гостя стоят сладчайшие слезы от дурмана незабытой ласки.

—       Откуда вы все знаете? — вскричал в изумлении Алек сей.

Мсье Вуланже вертко и быстро вдел ступни в восточные загнутые туфли. Проскользил мимо по-кошачьи.

Стало совсем тихо. Царевич невидяще и тупо уставился в потолок. На душе было горько и пусто. И страшно. Страш­нее страшного. Почудилось, кто-то идет. Кто? Подхватился, хотел бежать и… увидел женщину.

Она была в тончайшем голубом платье, расшитом по подолу розами и золотом. Не человек — дивное привидение, плыла или шла — сразу не понять. Брови подвижны, светло-рыжие волосы распущены, как у русалки, глаза зовущие, изумрудные — летели навстречу. Она шла и быстро, и медленно. На ходу платье облегало тугобедрую фигуру несказанного соблазна. Подошла легко, воздушно, обдала ароматом. Коснулась нежными пальчиками оцепеневшего лица царевича.