Юрий Нестеренко - Приговор

она их угощала — неужто бульоном из предшественников?

Я заметил, что старуха что-то сжимает в костлявом кулаке.

— Что там? — грозно спросил я.

Она вздрогнула и попыталась спрятать кулак за спину.

— Руку отрублю!!! — рявкнул я.

Людоедка испуганно разжала пальцы. На землю выпал предмет, похожий

на длинную свистульку.

— Я знаю, что это, — сказала Эвьет. — Специальный охотничий

свисток. У моего отца был такой. Он издает такой тонкий звук, что его

слышат только собаки.

Вот, значит, каким образом она сообщала своре, что кушать подано,

не привлекая внимания гостей.

— Отзови их, — приказал я старухе, подталкивая свисток к ней ногой.

— Ну?! Сделай так, чтобы они убрались!

— Н-не могу, добрый господин! — проблеяла та. — Только позвать

могу… а уходят они сами, как наедятся… Правду говорю, как бог свят!

— взвизгнула она, когда я приставил острие меча ей к горлу.

— Позволь я сама ее убью, — спокойно попросила Эвьет.

— Что? — переспросил я, несколько сбитый спокойствием ее тона.

— Она пыталась убить нас, убила других и, если ее пощадить, будет

убивать еще. Она заслуживает смерти с любой точки зрения. Но ты сам

говорил, что казнимого преступника стоит использовать, как учебное

пособие. Вот я и хочу потренироваться, — все так же ровно пояснила она.

— Гм… логично, — согласился я, хотя идея мне не понравилась. Я и

сам не собирался оставлять каргу в живых, но мне не хотелось, чтобы

Эвьет пачкала руки подобными делами. — Но она мало похожа на Карла.

Справиться с ним, окажись он даже без охраны, оружия и доспехов, далеко

не так легко.

— Какая-никакая, а практика, — пожала плечами баронесса. — Так

каким образом это лучше сделать?

Старуха слушала наш разговор, совсем оцепенев от страха — и вдруг

вскинула палец с обломанным ногтем, указывая куда-то за наши спины и

вверх, и завопила:

— Пожар!

В первый миг я подумал, что это лишь жалкая уловка с целью оттянуть

возмездие. Но уже в следующее мгновение понял то, что в более спокойной

обстановке, конечно, заметил бы сразу: на моем мече больше не было

горящей тряпки. Очевидно, она слетела, когда я отбивался от последней

собаки, и осталась наверху. Я обернулся и увидел, что сквозь щель люка

уже просачивается дым.

— Следи за ней, — бросил я Эвьет, быстро взбегая по лестнице.

Осторожно приподняв мечом крышку люка — в другой руке у меня по-прежнему

был факел — я выглянул. Лицо сразу обдало жаром, а в горле запершило от

дыма. Собак на кухне, конечно, уже не было. Но пламя, быстро

распространявшееся по сухим доскам пола, уже отрезало нас от двери.

Прорываться бегом через огонь? Я бы рискнул, но Эвьет для этого слишком

легко одета. Да и у меня имеется при себе кое-что, чему попадать в огонь

противопоказано.

В тот же миг я вспомнил о ведре с водой, которое сам же принес на

кухню. Для того, чтобы потушить пожар, одного ведра, пожалуй, уже не

хватит — но временный коридор обеспечить себе таким образом можно.

Правда, и для того, чтобы добраться до ведра, теперь уже придется

шагнуть через пламя…

Я опустил крышку люка и сбежал вниз.

— Эй, ты! — ткнул я мечом старуху. — Вставай и лезь наверх. Справа

от люка — ведро с водой. Возьмешь его и пойдешь к выходу, заливая огонь

на полу. Все сразу не выливай, там в три-четыре приема плеснуть надо.

— Охх… да как же я… тяжелое ж…

— Быстро, если не хочешь сгореть заживо!

Охая и причитая, людоедка полезла вверх по лестнице — вполне,

впрочем, шустро, ибо сразу же за ней шел я, подгоняя ее мечом. Эвьет

замыкала процессию; свой факел она, по моему совету, бросила на земляной

пол.

Увидев, что путь к ведру лежит через огонь, старуха испуганно

крякнула и попыталась попятиться. Но я от души ткнул ее горящим факелом

в зад, и она с воплем устремилась в нужном направлении. От моего тычка

ее юбка не загорелась, но, когда она пробежала через пламя, подол

занялся. Не переставая кричать, старуха с молодой прытью схватила ведро

и щедро плеснула на пол. На месте огня с шипением поднялся пар.

Я отшвырнул свой факел в противоложную выходу сторону и, присев,

скомандовал Эвьет: "Цепляйся за меня!" Она и сама понимала, что по

только что горевшим доскам лучше не бегать босиком, так что без

возражений обхватила меня сзади на шею и плечи, а я, в свою очередь,

подхватил ее под коленки. В таком виде мы выскочили из люка. Сквозь пар

и дым я видел старуху, бегущую к выходу и плещущую из ведра себе под

ноги. Затем она отшвырнула пустое ведро и выбежала на крыльцо. Я

выскочил следом и пробежал еще несколько шагов, кашляя от дыма, пока не

почувствовал, что снова могу нормально дышать.

В разных местах двора валялось полдюжины собак с разбитыми головами

и переломленными хребтами. Некоторые из них еще тоненько скулили. Те их

сородичи, которым повезло больше, очевидно, предпочли убраться восвояси

— и от пожара, и от копыт Верного. Самого коня, однако, тоже нигде не

было видно. Я спустил Эвьет на землю, и она, едва протерев слезящиеся от

дыма глаза, сняла с плеча арбалет. Быстро оглядевшись по сторонам, она

взяла на прицел старуху, которая продолжала бежать в горящей юбке.

В следующий миг людоедка повалилась лицом в пыль. Но звука

спускаемой тетивы не было. Я перевел взгляд на арбалет — тот оставался

взведенным, да и из тела не торчало никакой стрелы, которая указала бы

на другого стрелка. Мы поспешно подошли к застывшей неподвижно фигуре. Я

перевернул ее сапогом, частично сбив при этом пламя, но полностью юбка

все же не погасла. Однако пока это означало не более чем ожоги на ногах.

Я присел рядом, поискал пульс на дряблой шее, оттянул морщинистые веки,

открывая расширившиеся зрачки закатившихся глаз. Можно было еще поднести

отполированную сталь к ее носу, дабы убедиться в отсутствии влаги от

дыхания, но и так все было ясно.

— Мертва, — констатировал я, поднимаясь.

— Притворяется, — неуверенно возразила Эвьет.

— Нет, точно мертва. Видимо, физическое и нервное перенапряжение ее

прикончили.

Я объяснил Эвелине, по каким признакам можно отличить смерть от

притворства или обморока, и мы пошли прочь от трупа, предоставив вновь

разгоравшемуся огню делать свое дело.

Эвьет с неудовольствием посмотрела на свои перепачканные собачьей