Юрий Нестеренко - Приговор

выхода у меня только два — либо пытаться быстро объяснить этим

невежественным людям, что я делаю на самом деле, либо достать огнебой и

стрелять.

Я не видел у них луков и решил, что несколько мгновений на попытку

мирного решения у меня еще есть — тем более что помощь в транспортировке

раненого мне бы весьма и весьма пригодилась. Я ведь даже не знал, куда

его везти.

— Эй, спокойно! — крикнул я. — Это не то, что вы думаете! (черт,

эта фраза никогда не срабатывает) Я лекарь, и…

В тот же миг я заметил, что второй из всадников что-то раскручивает

над головой. Да это же праща! Вот уж не думал, что в наше время кто-то

пользуется таким оружием. Оно же совершенно бесполезно против доспехов!

Хотя лошадиные доспехи все же редкость, и если попасть коню в голову на

встречном скаку — да и человеку в открытом шлеме… И боеприпасы

всегда…

Додумать "под рукой" я уже не успел.

Голова болела, и некоторое время это оставалось единственной

реальностью, данной мне в ощущениях. Мне больно, следовательно, я

существую… За неимением других каналов информации, я принялся

исследовать данный и быстро установил, что вселенная боли неоднородна.

Помимо фоновой боли, заполнявшей голову более-менее равномерно,

существовала еще локальная саднящая аномалия где-то в верхней части лба.

Левее не так давно зажившей ссадины, подсказала пока еще не слишком

услужливая память. Кажется, в последнее время развелось слишком много

покушающихся на самую главную и лучшую часть моего тела… Эта мысль,

однако, напомнила мне, что, помимо главной и лучшей, у меня имеются и

другие. В частности, область ноющей боли уже третьего типа,

локализованная несколько ниже головы, была идентифицирована мною как

плечи. Продолжая исследовать все более отдаленные уголки мира, я

обнаружил две зоны боли четвертого типа, давяще-вгрызающейся, каковыми,

по всей видимости, были локти и запястья. И уже с самой периферии

вселенной доходил аналогичный сигнал от лодыжек. Причем, сделал я

очередное открытие, пространство между всеми этими источниками не было

пустым — его заполняло слабое, но вполне различимое ощущение дискомфорта

от лежания на чем-то твердом. В этот момент я почувствовал, что из

пассивного наблюдателя превращаюсь в активного, способного влиять на

объект наблюдения — в свое время мы беседовали на эту тему с учителем,

обсуждая проблему чистоты эксперимента. Мои руки сделали машинальное

движение, пытаясь избавиться разом от трех источников боли, но увы — с

плечами все осталось по-прежнему, а ощущения в локтях и запястьях даже

усилились. Я окончательно вспомнил, в каком мире нахожусь, и осознал,

что лежу на боку на твердой, как камень, сухой земле, мои руки скручены

за спиной, и с ногами дело обстоит немногим лучше. А стало быть,

дергаться и вообще показывать, что я пришел в себя — глупо, а самое

умное — это осторожно приоткрыть глаза и осмотреться.

Я слегка раздвинул веки. Левый глаз так и не открылся — ресницы

были словно чем-то склеены. Правым я увидел темноту, подсвеченную сбоку

колеблющимся светом костра. Сам костер остался вне поля моего зрения.

Больше я ничего рассмотреть не успел, поскольку услышал шаги,

направляющиеся в мою сторону, и поспешно закрыл глаз, стараясь вновь

придать своему лицу бессмысленное выражение. Почти в тот же миг меня

пнули сапогом по ребрам — без особого, впрочем, энтузиазма. Боль пятого

типа, импульсная, быстро затухающая — автоматически констатировал я.

— Ну, чего там? — окликнул грубый голос с той стороны, где горел

костер. — Очухался?

— Да не, — ответил тот, что стоял надо мной. — Валяется, как

дохлый. Ты уверен, что его не прибил?

— Да говорю тебе, живехонек он. Моему дядьке в кабаке черепушку

наскрозь проломили, и то жив остался, дурной только совсем стал… А тут

— ерунда, царапина. Оклемается. Флягу вон возьми, да полей на него…

— Совсем сдурел — воду на него тратить? — возмутился пинавший. — Я

лучше головешку из костра возьму, да в рожу ему потыкаю!

— И то дело, — одобрил камнеметатель.

Я поспешно застонал и приподнял голову, открывая единственный

работоспособный глаз.

— О, очухался, — довольно констатировал стоявший рядом. В первый

момент я видел лишь его сапоги, но затем он нагнулся и, ухватив меня за

ворот рубахи, рывком придал мне сидячее положение, сопроводив это

фразой: "Хватит разлеживаться!" Одновременно я понял, что куртки на мне

нет. Сапог, кстати, тоже. Хорошо хоть штаны и рубаху пока оставили…

Теперь я увидел и костер, и двоих солдат, сидевших возле него.

Стало быть, их было действительно только трое, четырех стволов мне

хватило бы с запасом… Эти, кстати, были вполне взрослые — оно и

понятно, кавалерия, не пехота. Огонь был разожжен в узкой кривой ложбине

между двумя почти сомкнувшимися холмами — как видно, место выбрали

специально, чтобы пламя не было заметно издали. За спинами солдат видны

были слабо освещенные силуэты лошадей. Я пересчитал их. Четыре, включая

Верного. Он, кажется, тоже был связан, точнее, стреножен. Уже не таясь,

я поспешно, пока не помешали, покрутил головой влево и вправо, насколько

позволяла шея. Мне, наконец, удалось проморгаться левым глазом — похоже,

ресницы слиплись от крови, которая натекла из раны на лбу. Чертов

камень, очевидно, попался с острым краем.

Эвьет нигде не было. И Рануара тоже.

— Грифонцев ищешь? — стоявший уселся на корточки передо мной,

довольно улыбаясь гнилозубым щербатым ртом. Сейчас из этого рта, помимо

прочих запахов, несло еще и копченым мясом. И я догадывался, каким

именно. Ну да, точно — вон корзины стоят. А вон и мои сумки… — Не

надейся, они все давно слиняли. Даже и орать будешь, никто тебе не

поможет.

— Я не грифонец, — ответил я, отчаянно надеясь, что эта

малограмотная публика не знает, чей герб выгравирован на моем мече. — Я

пытался помочь… Где граф?

— Умер, — ответил солдат, разом помрачнев.

— Вы, небось, сразу же развязали ему локти?

— Да уж знамо дело! — сидевший передо мной был просто воплощенный

сарказм.

— Ид-диоты! — с чувством произнес я, нимало не заботясь его

реакцией. А заботиться стоило, ибо он тут же замахнулся кулаком,

собираясь, очевидно, на свой манер поучить меня вежливости. — Да погоди