Мэри Шелли - Франкенштейн

Я хотел было пуститься вдогонку, но уже при следующей вспышке молнии понял, что это бессмысленно: чудовище с невероятной ловкостью карабкалось на почти отвесный склон скалистой горы Монсальви, примыкающей к Пленпале с юга. Вскоре оно достигло вершины и окончательно исчезло.

Я стоял неподвижно, словно пораженный громом. Гроза затихала, но ливень продолжался, и все вокруг было окутано влажным туманом и тьмой. Мысленно я снова переживал все, что так старался стереть из памяти: этапы моего открытия и безумный эксперимент, появление оживленного мною существа у моей постели и его бесследное исчезновение. С той ужасной ночи, когда я вдохнул в него жизнь, прошло около двух лет. И может быть, это не первое его жестокое преступление? Горе мне, безумцу! Я выпустил в мир кровожадное чудовище!

Никому не дано понять, какие муки я испытал в ту достопамятную ночь. Я провел ее под открытым небом, промок до костей и стучал зубами от холода. Но ничего этого я не замечал и не чувствовал. Страх, бешенство и безмерное отчаяние наполняли мою душу. В вихре мыслей, затопивших мой разум, родилось предположение, что существо, возникшее по моей воле и блуждающее ныне среди людей, есть не что иное, как злое начало, до поры таившееся в моей собственной душе, и теперь вырвавшееся на свободу, как спящий вампир, восставший из гроба. И его единственная цель – уничтожить все, что было мне дорого.

Едва забрезжил рассвет, как я направился в город. Стража уже отворила городские ворота, и я чуть ли не бегом бросился к родному дому. Первое, что мне пришло в голову: поведать властям все, что мне известно об убийце Уильяма, и немедленно снарядить вооруженную погоню. Однако я спохватился, вспомнив, о каких подробностях мне пришлось бы говорить при этом.

В самом деле: существо, обязанное мне жизнью, я встретил в полночь в лесной чаще, окруженной неприступными горами. Моим близким известно, что совсем недавно я перенес нервную горячку. Поэтому не только всю предысторию создания монстра, но и эту встречу, скорее всего, сочтут горячечным бредом. Если смотреть на вещи трезво, я и сам, если бы кто-нибудь другой поведал мне нечто подобное, принял бы рассказчика за безумца. Не следовало также забывать, что монстр, судя по тому, что я видел ночью, способен ускользнуть от любой погони, просто взбираясь по отвесным скалам.

Все эти соображения убедили меня, что до поры мне следует молчать.

Около пяти утра я ступил на порог отчего дома. Мне открыл старый слуга, и я велел ему никого не тревожить, а сам прошел в библиотеку, чтобы дождаться обычного часа пробуждения моих близких.

Минуло шесть лет – и вот я вновь на том же месте, где в последний раз обнял престарелого отца, отправляясь в Ингольштадт. Я бросил взгляд на портрет матери, висевший над камином. Картина, написанная известным живописцем по заказу отца, была исполнена невыразимой красоты, покоя и достоинства. Тут же стоял миниатюрный портрет Уильяма; едва взглянув на него, я не сумел сдержать слез. Тем временем в библиотеку вошел Эрнест, слышавший сквозь сон, как я стучался в дом. Он приветствовал меня со сдержанной печалью.

– Добро пожаловать, милый брат, – сказал он. – С возвращением! Еще месяц-другой назад ты застал бы нас всех счастливыми и безмятежными. Только твое отсутствие и молчание доставляло нам беспокойство. А сейчас тебе придется разделить с нами глубокое горе. Дай Бог, чтобы твой приезд приободрил нашего отца – он тает на глазах. И только ты сможешь убедить бедняжку Элизу не терзать себя понапрасну мнимой виной. Бедный малыш Уильям! Мы так любили его и гордились им!..

От этих слов все во мне сжалось в комок от смертной тоски. Чтобы отвлечь брата от горестных мыслей, я стал расспрашивать его об отце и о той, которую называл кузиной.

– Элизе больше, чем кому-либо, нужны забота и утешение, – сказал Эрнест, – ведь она считает себя причиной гибели брата, и это ее просто убивает. Но теперь, когда преступник схвачен…

– Его нашли? Ты не ошибаешься? Кто же сумел его схватить? Ведь это все равно, что соломинкой запрудить горный поток! А кроме того… ведь еще сегодня ночью он был на свободе, я видел его своими глазами!

– Я не могу понять, о чем ты, Виктор, – в полном недоумении проговорил Эрнест. – Как бы там ни было, но нас это открытие окончательно убило. Поначалу никто не мог поверить, а Элиза – та не верит до сих пор, несмотря на то, что все улики налицо. Кто бы мог подумать, что Жюстина Мориц, добрая и преданная нашей семье, смогла совершить столь чудовищное злодеяние?

– Жюстина? Так вот кого вы обвиняете? Но ведь это полная чепуха и никто, конечно, в это не верит?

– Сначала действительно поверить в такое было трудно. Но вскоре обнаружились некоторые факты, которые говорят сами за себя. Да и сама Жюстина ведет себя так странно, что сомнений больше не остается, как ни горько это сознавать. Сегодня состоится заседание женевской судебной коллегии, и ты все увидишь и услышишь сам.

Затем брат сообщил мне, что в то утро, когда было обнаружено тело бедного Уильяма, Жюстина внезапно захворала и несколько дней подряд провела в постели. В это время одна из служанок взяла ее платье, чтобы почистить его, и обнаружила в одном из карманов тот самый медальон с миниатюрным портретом нашей матери, который был на нашем младшем брате в тот вечер, когда он был убит. Именно медальон, как полагают, соблазнил преступника. Служанка тотчас показала медальон другой служанке, а та, ничего не говоря нам, взяла и отнесла его в магистрат. На этом основании Жюстина была взята под стражу и заключена в городскую тюрьму. Когда же ей сообщили, в чем ее обвиняют, несчастная впала в такую растерянность и повела себя столь странно, что этим только усилила подозрения властей.

Все это выглядело поразительно и очень странно, однако моя уверенность в невиновности девушки была непоколебима. Я сказал:

– Все это – страшная ошибка; я доподлинно знаю, кто убийца. Бедная Жюстина не имеет к преступлению ни малейшего отношения.

В это мгновение в комнату вошел наш отец. Горе наложило на его лицо и осанку неизгладимый отпечаток, но ради встречи со мной он старался держаться прямо и сохранять бодрость. Обняв меня, отец заговорил было о вещах незначительных, чтобы хотя бы на время не возвращаться к нашим несчастьям, но Эрнест перебил отца, воскликнув:

– Бог мой, папа! Виктор только что сказал мне, что ему известно, кто убил нашего Уильяма.

– К несчастью, и нам тоже, – ответил отец. – А лучше бы во веки вечные оставаться в неведении, чем столкнуться с такой глубокой испорченностью в человеке, которому доверял и которого ценил так высоко!

– Вы заблуждаетесь, отец. Жюстина не имеет отношения к смерти Уильяма.