Юрий Нестеренко - Приговор

девочкой не пришло бы ему в голову. А если бы и пришло, он бы сам

устыдился продемонстрировать такой страх перед своими людьми. А потом я

просто вышла бы из шатра, и мы бы спокойно уехали, как сделали это

сейчас.

— Даже остаться наедине с воином в доспехах — еще не значит его

убить…

— Есть варианты. Я над этим думала. Например, я начинаю рисовать

некую схему остро отточенным грифелем, а потом втыкаю ему этот грифель

через глаз прямо в мозг…

Я ей этого не подсказывал! Даже намеков никаких не делал. Очевидно,

додумалась сама, исходя из сообщенных мною анатомических сведений. Что

поделать, мне действительно досталась очень умная ученица…

— Это не всегда срабатывает, — сказал я вслух. — Мозг — очень

затейливая вещь. Учитель рассказывал мне об одном солдате, который

тридцать лет прожил с трехдюймовым осколком наконечника копья прямо в

мозгу. И даже не подозревал об этом. Он, конечно, знал, что был ранен в

голову, но на поверхности рана скоро затянулась, а что внутри, он и не

догадывался. Лишь после его смерти — мирной, от старости — учитель

выкупил его тело для исследований и обнаружил в голове эту штуку…

— Есть и другие способы. Например, пропитанная ядом записка,

написанная очень мелким и неразборчивым почерком. Он вынужден будет

поднести ее к самому носу…

А вот до этого не додумался уже я! Действительно, просто и

элегантно. Надежнее, чем моя идея с отравленным цветком. Правда, тут же

я увидел и слабое место:

— У Карла в его возрасте, скорее всего, дальнозоркость. Он не

станет держать записку возле самых глаз.

— Ну, можно придумать еще варианты, — нетерпеливо возразила

Эвелина. — Главное, что в принципе подобраться можно. И выбраться потом

тоже.

— Верное для Рануара может быть неверным для Карла, — качнул

головой я. — Его наверняка охраняют лучше, и сам он более осторожен. К

примеру, специально для случаев, когда секретность требует разговора без

свидетелей, у него может быть глухонемой телохранитель.

— Хммм… — похоже, мне все-таки удалось озадачить Эвьет. — Об этом

я не подумала. Но это — всего лишь новое условие задачи, а не повод

сдаваться.

— Твою бы целеустремленность, да в мирных целях… — вздохнул я.

— Разве может быть цель более мирная, чем убить главного виновника

войны?

— Эвьет, главный виновник войны — это не Карл, и даже не Ришард. А

стремление многочисленных человеческих особей стать главным самцом в

стаде. У животных оно тоже присутствует, но не принимает столь уродливых

форм… Проклятие человека в том, что он достаточно умен, чтобы выйти за

природные рамки, но при этом недостаточно умен, чтобы делать это с

разумными целями. Иными словами, основное занятие человеческого ума -

это делать такие глупости, до которых ни одно животное просто не сможет

додуматься.

— Надеюсь, ты не имеешь в виду присутствующих, — я не видел в

темноте ее лица, но угадал улыбку.

— Я тоже на это надеюсь, — улыбнулся я в ответ. — Хотя, может быть,

самым разумным для нас было бы плюнуть и на Карла, и на Ришарда, и

податься куда-нибудь…

— Куда, Дольф? К восточным варварам, которые забивают камнями,

сажают на кол и сдирают кожу? Или, может быть, к южным, которые ломают

все кости, вымачивают жертву в ледяном ручье, а потом едят заживо?

— Ты права, — вздохнул я. — Мир велик, а бежать некуда.

— Тогда не будем предаваться пустым мечтам. Тем более что Карл так

или иначе должен получить по заслугам. А я должна вернуть свое имение. И

если Рануар настолько глуп, что облик говорящего для него важнее сути

сказанного, если он не понимает, что даже маленький ребенок, играющий в

траве, может узнать то, чего не заметят десять взрослых разведчиков — ну

что ж, тогда я дойду до самого Ришарда. А если и он мне не поможет -

буду действовать сама!

В этом я не сомневался.

Впервые за последние дни я уснул без мысли о том, что с утра надо

куда-то спешить, а потому проснулся поздно, когда солнце стояло уже

довольно высоко. Единственную компанию мне составляла волчья шкура;

впрочем, усевшись на ней, я обнаружил поблизости Верного, который

подергивал ушами, отгоняя раннюю утреннюю муху, и всем своим видом

демонстрировал гордое презрение к высушенной солнцем желтой траве,

недостойной служить пищей благородному коню. Эвелины нигде не было. Не

было больше и военного лагеря — там, где он располагался накануне

вечером, теперь лишь желтела все та же трава (с моей позиции не видно

было даже пятен кострищ — чтобы их разглядеть отсюда, требовалось

подняться повыше). Войско, очевидно, снялось с места без обычных в таких

случаях сигналов горнистов — с такого расстояния я бы услышал их и

проснулся. Еще одно свидетельство, что Рануар не хочет привлекать к

своей армии лишнего внимания… Но где же Эвьет? Не могла же она

оставить меня и уйти с ними!

Я вскочил в полный рост, оглядываясь по сторонам. Девочки нигде не

было.

— Эвьет! — крикнул я, думая, насколько глупо выгляжу, если она

просто уединилась под каким-нибудь кустиком (которые кое-где поднимались

над ровной желтизной травы). Но лучше выглядеть глупо, чем пребывать в

неведении. К тому же ее арбалета тоже не было — правда, она вообще редко

с ним расстается… — Эвьет!

— Я здесь, Дольф! — донеслось вовсе не из-за кустиков, а откуда-то

сверху. Я обернулся и увидел Эвелину, сбегающую по склону холма.

— Их нигде не видно, — объявила девочка, подходя ко мне; между

пальцами она держала длинную травинку, машинально ею помахивая. — Даже

сверху. Значит, ушли еще до рассвета.

— Войско Рануара? — понял я.

— Да. Он дал им на сон не больше пяти часов. Интересно, куда он так

гонит?

— Нам, в общем-то, без разницы, — заметил я. — Ты ведь не надеешься

его переубедить?

— Нет. Если бы он мне помог, мог бы разделить со мной славу в

случае успеха. Но он сам виноват. Он упустил свой шанс. Где сейчас

Ришард?

— Откуда мне знать? — пожал плечами я. — Где-нибудь на севере. До

вчерашнего вечера я полагал, что он как раз там, куда направлялась эта

армия — или, по крайней мере, движется в ту же точку. Может быть,

конечно, он и просто сидит в родовом замке. Но, насколько я знаю, своими

главными силами он предпочитает командовать лично.