Юрий Нестеренко - Приговор

силы были слишком неравны. Грифонские негодяи захватили, разграбили и

сожгли замок, не пощадив никого, кто был внутри. Эвелина — единственная,

кому чудом удалось выжить…

— Это печально, — вновь перебил Рануар. — То есть, разумеется, не

то, что она выжила, а то, что погибли остальные. Но такова война. Я сам

потерял двух кузенов. Так что вы хотите?

Несмотря на его сухой тон, я почувствовал надежду: граф, похоже, не

подвергал сомнению личность Эвелины. Впрочем, это пока. Но, может, как

раз сейчас, когда его мысли заняты походом, он просто подмахнет нужную

грамоту, не задумываясь об изложенных Штурцем соображениях?

— Поскольку имение баронессы полностью разорено, и она осталась без

средств… — начал я и опять был перебит:

— Сожалею, но, если вы приехали просить денег, вы проделали путь

напрасно. Война требует слишком больших расходов, чтобы я мог позволить

себе благотворительность. И вообще, хозяйственными делами ведает мой

мажордом.

— Но позвольте! Ваше сиятельство! Простите, если мои слова

покажутся вам дерзкими, — торопливо оговорился я, ненавидя себя за это

расшаркивание, — но разве долг сеньора не обязывает вас позаботиться о

дочери ваших верных…

— Разумеется, — Рануар положительно не был настроен дослушивать

фразы до конца. — Обратитесь к моему секретарю, — короткий жест в

сторону плюгавого, — он напишет письмо для матери настоятельницы, а я

подпишу.

— Что?! — Эвьет даже не пыталась изображать почтительность. — Вы

хотите упечь меня в монастырь?!

— Это будет наилучшим вариантом для вас, дитя мое, — отрезал граф,

едва взглянув в сторону Эвелины. — Впрочем, окончательное решение о

постриге вы, конечно, примете не раньше совершеннолетия. Дотоле же

сестры обеспечат вам кров и достойное воспитание.

Нет, только не Эвелина! Может быть, ее покойной сестре с ее

вздорными мечтаниями о кавалерах монастырская строгость и не повредила

бы, но Эвьет?! Умную, смелую, сильную, свободную Эвьет, презирающую

религиозные бредни, упрятать до самого совершеннолетия в эту унылую

тюрьму, отдать во власть постных догматичек, превыше всего ставящих

слепую веру и смирение?!

— Я приехала сюда не за этим, — с достоинством возразила баронесса,

вновь взяв себя в руки. — У меня есть предложение, важное для исхода

всей кампании. Но мы должны обсудить его без посторонних.

Граф вновь посмотрел на меня:

— О чем это она?

— Вы же слышали, — невесело усмехнулся я, — она хочет обсудить это

с вами без свидетелей.

— Но чья это идея? Ваша?

— Нет, — честно ответил я. — Ее.

— А, ну ясно, — резюмировал Рануар, не глядя на Эвелину. — Увы, у

меня нет времени выслушивать детские фантазии, — и он вновь зашагал к

своему шатру. Оруженосец поспешил за ним, но секретарь задержался,

обернувшись в нашу сторону:

— Так вам нужно письмо в монастырь?

— Нет! — хором сказали мы, но в следующий миг у меня возникло

сомнение, нельзя ли использовать подобное письмо не по прямому

назначению, а как документ, удостоверяющий личность Эвелины. Хотя, в

случае судебного разбирательства едва ли… Но, не успел я додумать эту

мысль, как граф вновь остановился и обернулся.

— Так, говорите, женщины тоже с оружием в руках отстаивали замок и

дело Льва? Хороший образ. Клод!

— Да, милорд! — поспешно откликнулся секретарь.

— Запиши это и напомни мне вставить в речь перед войском.

— Слушаюсь, милорд!

Граф широким шагом пересек оставшиеся до шатра ярды и скрылся под

парчовым пологом. Секретарь семенил следом, уже, вероятно, не помня о

нашем существовании.

Я не знал, радоваться ли мне. С одной стороны, вышло так, как я

надеялся с самого начала — граф не принял идею Эвелины всерьез, более

того, отказался даже ее выслушать. С другой — будущее, да и настоящее

лишившейся всего имущества баронессы оставалось под большим вопросом. И

главное — хоть Эвьет и безропотно позволила увести себя от шатра, но я

догадывался, что она отнюдь не намерена мириться с поражением и

отказываться от своих планов.

В лагере нам ночевать было негде, да и ни к чему, так что мы сперва

вывели коня туда, где паслись другие лошади (часовые нам не

препятствовали), а оттуда уже, отойдя подальше, ускакали прочь.

Караульная служба у Рануара оказалась все же не на высоте — пожалуй,

шпион или конокрад мог бы покинуть лагерь с той же легкостью.

Землю уже захлестнула ночная тьма, почти не нарушаемая светом

уползающего за холмы месяца. Ехать искать пресловутый трактир или даже

возвращаться в "подозрительную" деревню, где нам о нем сказали, было уже

поздно. Ничего не оставалось, кроме как заночевать в траве — к счастью,

я уже чувствовал себя вполне здоровым. Костер развести было не из чего -

разве что надергать сухой травы, но она сгорела бы слишком быстро — да

и, в общем-то, незачем, так что мы сразу улеглись на уложенной поперек

волчьей шкуре под звездами, как делали уже не раз.

— Я этого так не оставлю! — дала, наконец, волю чувствам Эвелина. -

Даже не стал слушать! "В монастырь!" Сам пусть идет в монастырь! С

такими полководческими талантами ему там самое место! Ему в руки идет

победа, а он…

— У тебя появился безупречный план ликвидации Карла? — постарался

охладить ее пыл насчет победы я.

— Пока нет. Но я лишний раз убедилась, что это возможно. Обрати

внимание, как легко я могла бы только что убить Рануара, если бы такова

была моя цель. Несмотря на принимаемые им меры по охране. Если бы мое

желание побеседовать с ним наедине было лишь предлогом…

— Но он не захотел с тобой беседовать.

— Потому что ты сказал, что это моя, а не твоя идея!

— Разве это не правда?

— Правда, конечно. Я тебя не упрекаю. Но если бы ты мне подыграл, и

он поверил бы в важность и секретность сведений, которые ему хотят

сообщить…

— Эвьет, я не поеду с тобой к Лангедаргу.

— Я знаю! Дольф, ты можешь дослушать и не перебивать?! Допустим, у

меня был бы союзник, выглядящий достаточно взросло и солидно, чтобы

убедить некоторых недоверчивых, что я действительно знаю важную тайну.

Командующий, возможно, заподозрил бы неладное, захоти этот взрослый

говорить с ним без свидетелей сам — но испугаться побеседовать с

девочкой не пришло бы ему в голову. А если бы и пришло, он бы сам