Как высоко мы поднимемся в темноте - Секвойя Нагамацу

– Я не знаю, что ответить. Обычно просто меняю тему.

– Поразительно, в городе всего этого не видно, – помолчав, сказал я и указал на небо.

Я и сам не знал, что ей ответить. Просто взял за руку и стал смотреть на огромное кладбище давно умерших звезд.

Потом мы вернулись в коттедж, и Дорри несколько минут наблюдала, как сын ворочается во сне. Она рассказывала, что первым признаком его болезни стало нарушение режима сна. Сколько бы он ни проспал, глаза у него все равно то и дело слипались. И голова постоянно была словно в тумане. От здоровой жизни у него осталось всего несколько счастливых воспоминаний. Например, уроки плавания. Как-то они поехали в отпуск, и Дорри держала сына на руках на мелководье залива Ханаума, он бил ногами, а вокруг сновали рифовые рыбки. Именно тогда он и подхватил вирус – вдохнул вместе с водой. Почти все заразившиеся тогда на Гавайях дети в течение первых шести месяцев либо умерли, либо впали в кому. Это было еще до того, как врачи научились замедлять мутацию клеток с помощью генной терапии и лечебных коктейлей. Фитч целых два года цеплялся за остатки прежней жизни, пережил три трансплантации органов, преодолел все трудности.

– Слушай, ты не против немного развеяться? Может, кино посмотрим? – ожидая, что Дорри даст мне зеленый свет, я стал искать какой-нибудь веселый фильм.

– Только не грустное, – сказала она.

– Мы же в Городе смеха.

Я все кликал пультом, а она молчала.

– Придумала что-нибудь?

– До сих пор ему везло, – невпопад сказала Дорри. – Благодаря бывшему мужу у Фитча было куда больше возможностей, чем у других детей: пересадка печени, почки, легкого. Но для мозга плана Б нет. Лечение помогает замедлить процесс, но это только вопрос времени.

– Ладно, если ты не в настроении, не будем смотреть, – я выключил телевизор.

– Нет, включи что-нибудь дурацкое.

Она прижалась ко мне, а я стал вспоминать, сколько подобных вечеров пережил за последние девять месяцев – отчаянные попытки забыть прошлое, не думать о будущем и обрести некое подобие равновесия, которое, как мы оба понимали, не может продлиться долго.

* * *

На следующий день я проснулся от далекого рева «Осириса», работавшего в тестовом режиме. Дорри спала, подобрав под себя ноги и прижавшись ко мне. Обычно, когда она просыпалась, я уже был в парке и натягивал свой костюм. Выглянув в окно, я понял, что другие сотрудники заняты тем же, чем и я – пытаются улучить момент и выскочить из домика, ни с кем не столкнувшись. Никто не хотел по-соседски поболтать, у каждого в голове и сердце бесконечно проигрывались похороны, а перед глазами маячила башня «Осириса», где каждое утро ровно в восемь из динамиков начинало звучать «Утро» Грига и приятный женский голос, временами зачем-то имитировавший британский акцент, призывал сотрудников улыбаться, смеяться и не забывать, как мы помогаем детям и всей стране.

В соседней комнате Фитч смотрел старую серию «Барни и его друзей». Я выбрался из кровати и подошел к отделявшей его от всего мира стеклянной перегородке. Он взглянул на меня, помахал и продолжил рисовать карандашами лабиринт. Сегодня он вроде неплохо выглядел, а значит, впереди были видеоигры, комиксы и медсестра из парка, регулярно приходившая проверить его жизненные показатели. К сожалению, такие приливы энергии обычно длились недолго и пока нельзя было сказать, что лечение дает положительный эффект. Лицо у парнишки немного порозовело, но глубоко запавшие, окруженные синяками глаза по-прежнему выдавали в нем человека, не знавшего отдыха.

– Спорим, ты бы из него не выбрался, – Фитч скрестил руки на груди. А потом приложил к стеклу листок с нарисованным лабиринтом. – Нужно помочь принцу освободить принцессу. Он пришел ее спасти, но сам заблудился.

– А что означают стрелки? – спросил я. – И вон те прямоугольники посреди дорожки?

– Шипы и люки, – объяснил Фитч. – Еще тут есть существо – наполовину Пегас, наполовину акула. Если принц и принцесса не убегут, оно их съест. Раз, два, три – и нету…

Я спас принца и принцессу, а потом вручил Фитчу новый журнал комиксов. У нас уже образовалась такая традиция. Мы с братом оба увлекались комиксами, собрали около трех тысяч выпусков. Они давали возможность переместиться в более яркий мир, отрешиться от реальности и мечтать. Мне хотелось и с Фитчем этим поделиться. Он уж точно заслуживал другого мира.

Листая один из любимых выпусков брата о Фантастической Четверке, пацан все спрашивал:

– Это кто? А это?

Он уже начал интересоваться второстепенными героями.

Я стал объяснять, что персонажи летели на космическом корабле, угодили в бурю и так получили суперсилу.

– Жаль, что я не угодил в космический шторм, – вздохнул Фитч.

– А кем бы ты хотел стать? Человеком-невидимкой, человеком-факелом, научиться растягиваться или сделаться твердым, как камень?

– Я бы хотел уметь превращаться в каждого из них или вообще в любого, в кого захочется.

Тут я понял, что мальчика сильнее, чем обычно, утомил наш короткий разговор. Глаза у него начали слипаться, он уронил комикс на колени и повалился на кровать. Я приложил к стеклу руку на прощание и пообещал, что попозже зайду его проведать.

В гостиной я нашел Дорри – она уже проснулась и просматривала письмо от одного из врачей, проводивших исследование. Все это время она часами выискивала программы по испытанию новых лекарств, которые сейчас проводили в Америке и за границей, и в каждую отсылала историю Фитча. Я сел рядом с ней на диван, она же взяла со столика чашку утреннего кофе.

– Врачи говорят, первый курс таблеток почти не замедлил распространение вируса, – объяснила она. – А если Фитч будет принимать их слишком долго, они могут вызвать серьезные побочные эффекты. Сейчас ему дают маленькую дозу, попробую поискать другие программы.

– Тогда вам снова придется переехать?

Я думал о себе, о том, чего стоит все это движение вперед, о том, сколько у Фитча впереди хороших дней и сколько таких, когда на него даже смотреть невыносимо. Дорри, кажется, по-прежнему верила – или хотела верить – что все будет хорошо. А я играл свою роль – верного друга, посредственного любовника, коллеги, некого подобия отцовской фигуры для Фитча.

– Мы отправимся куда угодно, лишь бы ему там дали шанс, – сказала она.

* * *

На работу я явился на час позже, менеджер взглянул на часы.

– Знаю, – кивнул я. – Извини. Личные проблемы.

Он, однако, не стал меня отчитывать, а предупредил, что сегодня утром одну семью пометили красным флажком, означавшим «возможно, попытаются сбежать». Шестилетней Кайле МакНамара присвоили пятый уровень биологической опасности, тело ее покрывали