Как высоко мы поднимемся в темноте - Секвойя Нагамацу

Фитч выпил протеиновый коктейль с ягодами, мы уселись есть и играть с ним в «Угадай картинку» – игру, где требовалось понять, что представляют собой сумасшедшие закорючки.

– Ээ, мельница? – предположил я.

– Неа, – ответил Фитч.

– Вертолет? – попытала счастья Дорри.

– И снова нет. Но близко!

– Погоди, я знаю. Судно на воздушной подушке! – вскричала она.

– И у нас есть победитель! – обрадовался Фитч.

Мы успели сыграть еще три раунда, а потом его вывернуло коктейлем. Дорри сказала, в первые пару дней такое может быть из-за таблеток, которые доктор дал ему по приезде. Продезинфицировав руки, она прошла в чистую комнату. Фитча поместили в нее, чтобы ни одна бактерия не подорвала его и без того ослабленный иммунитет. Дорри включила аудиоспектакль «Излом времени», сняла с сына футболку и стала качать его на руках. Мальчик засыпал, его испещренная шрамами и рубцами грудь медленно вздымалась и опадала.

– Ты не обязан оставаться, – прошептала мне Дорри, все еще держа на руках сына.

Я отнес посуду в кухню. Она же вышла из чистой комнаты и поблагодарила меня за теплый прием.

– У Фитча совсем не осталось друзей. Мне кажется, ему важно, что у него появился тут еще один знакомый.

Я плеснул нам в бокалы остатки вина из бутылки. Долго смаковал его во рту, не зная, как ответить.

– Можно спросить, почему ты пошел работать в парк? – спросила Дорри.

– В старших классах я был школьным клоуном, – объяснил я. – Но, видишь ли, у меня очень стереотипная азиатская семья из Кремниевой долины, так что я обречен был стать врачом, адвокатом, банкиром или айтишником-предпринимателем. А мне хотелось смешить людей. Хотелось помочь им продраться сквозь вранье и увидеть настоящий мир.

– То есть ты не хотел попусту растрачивать свой дар, – подытожила она. – Это понятно.

– Не уверен, что прикалываться над бедностью родителей или рассказывать, как пытался кадрить девушек на комик-коне, это дар. Но, кстати, это единственные американские тусовки, где азиатом быть классно: девчонкам вечно кажется, что ты похож на какого-нибудь героя аниме.

– Ты шутишь?

– Не представляешь, сколько раз я ходил на свидания с Сейлор-Мун.

Пытаясь сдержать смех, Дорри чуть не поперхнулась вином.

– Здесь мне хотя бы кажется, что я помогаю людям, хоть и не совсем так, как себе представлял.

На следующий день я снова зашел к Дорри, потом еще раз – все время изобретал новые предлоги. Однажды принес Фитчу сохранившиеся у меня с детства комиксы, а Дорри – краски из сувенирного магазина (она как-то обмолвилась, что до рождения ребенка училась в школе искусств). Дорри тут же решила нарисовать на стене комнаты Фитча Солнечную систему и космические корабли. А в гостиной изобразила мерцающие светящиеся шары, внутри которых разыгрывались сцены из древней истории, – Фитч рассказывал, ему иногда такое снится. Через неделю я перестал придумывать предлоги, Дорри уже знала, что вечером я постучусь в дверь коттеджа или буду ждать, когда у нее закончится смена. Она работала на полставки в конторе, куда люди приходили забирать прах своих детей. Мы ни разу не обсудили, что между нами происходит, я твердил себе, что не несу ответственности за Фитча, что ничего такого никогда не планировал. И подспудно боялся, не использую ли Дорри, чтобы почувствовать себя благородным человеком.

Каждый раз, разговаривая со своими родителями, я хотел рассказать им о Дорри, но боялся сглазить. Только через несколько месяцев обмолвился, что кое с кем познакомился.

– Она прекрасна, рисует невероятные фантастические пейзажи. И у нее жутко классный сын.

– Сын? – хором переспросили они.

– Он, что?.. – начала мама.

– Да, он болен, – ответил я.

Мама как будто решила просверлить меня взглядом из другого штата. Отец лишь покачал головой.

– Надеюсь, сынок, ты понимаешь, во что ввязался.

– Боже, Скип! – мама прижала руку ко рту, словно пытаясь не выпустить наружу свое разочарование.

– Вообще-то это хорошо, – возразил я. – Для меня. И для них.

Выглянув в окно, я увидел коттеджи и представил, как Фитч читает мои комиксы.

– Будем надеяться, – сказала мама.

Закончив разговор, я пошел к коттеджу и обнаружил, что Дорри сидит во дворе и разглядывает небо в маленький телескоп, а потом смешивает краски, пытаясь изобразить за луной воображаемую воронку – вихрь фиолетового и желтого. В центре смерча, возможно, в миллионах световых лет от него, кружила вокруг алой звезды голубая планета, чем-то похожая на Землю.

– О чем ты думаешь? – спросил я и вдруг заметил, что от слез тушь на ее ресницах размокла и склеила их в крошечные язычки пламени.

Я подумал, она переживает за Фитча, ведь других детей, в отличие от меня, она не встречала. На работе ей приходилось всего лишь выдавать деревянные коробочки с пеплом, а в компьютере по каждой не значилось ничего, кроме имени, фото, роста и возраста.

– Я все думаю, станет ли ему когда-нибудь лучше настолько, чтобы он смог лазить по той конструкции во дворе. Станет ли всем им настолько лучше.

Я смотрел на качели, на радужную карусель и пытался представить, как тут играют дети. Я никогда не хотел детей, но факт, что я уже не помнил, когда видел ребенка на улице, или на переполненной баскетбольной площадке, или в автобусе по дороге в школу, меня нервировал.

– Управляющий парка как-то сказал мне, что детские площадки тут для поддержания морального духа, – ответил я. – Чтобы дать надежду пациентам, участвующим в испытаниях. Думаю, многие и правда надеются однажды увидеть на горке своих детей.

Мы пошли к площадке. Шагая следом за Дорри, я скинул ботинки, чтобы ощутить под подошвами холодный песок, а потом сел на качели. От тумана на сиденье осталась влага. Она впитывалась мне в джинсы, на заднице, наверно, уже образовалось темное пятно. Светящиеся окна трейлеров и коттеджей казались маленькими телеэкранами, транслирующими кино о том, как люди моют посуду, ужинают, ссорятся. Один из охранников колотил тяжелую грушу. Молли с родителями играла в какую-то настольную игру. Виктория занималась йогой.

– Хотелось бы мне, чтобы народ временами выходил, – заметил я. – Не только для того, чтобы как зомби таращиться в костер или напиваться.

– Мы уже привыкли замыкаться в себе, выживать. Как их винить? – отозвалась Дорри. – Знаешь, Фитч говорит о парке, будто это какая-то земля обетованная. Когда мы приехали, он аттракционы лишь мельком успел увидеть, но только о них и мечтает. Спрашивает, пойдем ли мы кататься, почему я не веду его туда в те дни, когда он лучше себя чувствует.

– И что ты отвечаешь?

Дорри притянула цепи, на которых крепились наши качели, друг к другу, и мы стали раскачиваться рядом, прочерчивая ногами в песке