Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

class="p1">— Мне все кажется, что мы с вами уже встречались, — обратилась Галина к Марианне. — Причем, совсем недавно. Не в польском ли посольстве на приеме?

— А ведь и верно! — Марианна с интересом посмотрела на нее. — Перед самым Новым годом.

— Да, на католическое рождество. — И Галина сочла нужным пояснить: — Я работаю во Внешторге, наш сектор курирует в том числе польское направление.

— А я дружна с Иреной Тромпчинской, женой помощника посла. Еще с учебы в МГУ.

— Я тоже ее прекрасно знаю!

Женщины разом заметно оживились, словно, обнаружив общих знакомых, стали друг для друга уже не посторонними.

Банник и Баринов помалкивали, прислушиваясь к их беседе. Налили себе еще по рюмке, Баринов закурил.

Видимо, вспомнив об истинной цели их визита в ресторан, Марианна сказала:

— Очень, очень рада знакомству с вами, Галина. Думаю, нам еще предстоит встречаться и встречаться!

И она повернулась к Баннику.

— А вы, Николай Осипович, удивительным образом похожи на одного моего знакомого, — Марианна снова обворожительно, в своем стиле, улыбнулась и потянулась к сумочке. — Я буквально как несколько дней с Байкала, там на Ольхоне побывала в гостях у Никиты Денисовича Мызникова — знаменитый на весь Союз шаман! Такая же бородка, усы, такой же пристальный взгляд... Да, особенно глаза похожи. Сфотографировались мы на память, я как раз хотела Паше показать, прихватила с собой.

Она достала сделанную «Полароидом» фотографию, но протянула не Баринову, а через стол Баннику. Тот мельком взглянул, хмыкнул неопределенно, передал Баринову.

Крупным планом на ней была улыбающаяся, оживленная Марианна, а рядом пожилой мужчина неопределенного возраста — бурят или якут, а может, тувинец или алтаец: так, на глаз, Баринов мог определять национальность только уроженцев Средней Азии. На голове мохнатый малахай, в руках большой бубен. Тоже улыбается, глядя в камеру.

Банник сухо усмехнулся, сделал знак вернуть фото назад. На этот раз вгляделся пристальней, снова усмехнулся.

— Н-да-а, — протянул он неопределенно, потом сказал, обращаясь к Марианне: — Постарел Никита, заматерел. А ведь мы с ним ровесники, даже родились в один месяц. — Прислонил фотографию к фужеру, откинулся на спинку стула. — Помнится, бороденка у него была жиденькая, так, три волосинки. А нынче вполне даже ничего. Ну да, он же по матери наполовину русский.

— Оп-паньки! — Баринов озадаченно посмотрел на него. — Ты что, Николай, его знаешь?

— Мне б да не знать! — живо откликнулся Банник. — Я с ним три сезона в тайге отходил — по Каменной Тунгуске, по Вилюю, ну и по Ангаре. Он мне свои премудрости показывал, с коллегами знакомил, а я за него по истории партии и научному коммунизму контрольные писал — Никита учился заочно в Иркутском лесотехническом... На Ольхоне, говорите, — он глянул на Марианну и в голосе промелькнули какие-то новые нотки, похожие на ностальгические. — Да-а, очень, очень даже любопытно было бы там сегодня побывать...

Времена те, самое начало шестидесятых, казались нынче светлыми, веселыми и до жути интересными. А может, они и действительно таковыми были — для него, во всяком случае. Энергия бьет ключом, голова полна идей, научный руководитель гений, невеста само совершенство и украшение мира, часов в сутках катастрофически не хватает — что еще надобно человеку для полного и безоглядного счастья?..

Отгуляли банкет по случаю защиты, а следом и свадьбу. Медовый месяц они с Кристиной единодушно решили провести в тайге — Прибалтика и Кавказ приелись с детства. Выбрали Байкал. И ни разу не пожалели.

В Иркутске удалось купить с рук «Казанку» в приличном состоянии с мощным мотором. Поднялись по Ангаре до озера, к истоку, прикоснулись собственными руками к знаменитому Шаман-камню...

Да, конечно, пешие и водные походы по Подмосковью и в окрестностях здесь казались воскресным пикником на даче. Но Кристина проявила себя настоящей «дочерью рыбака» — как частенько любила говорить о себе. На самом-то деле была она дочерью капитана рыболовного сейнера в Лиепае, но это детали. Не хуже Банника орудовала веслами и сидела у мотора, ловко управлялась на берегу с бивуачным бытом, даже двустволкой владела на приличном уровне.

Пару дней отдохнули в Листвянке. И не особо торопясь направились, снова водой, к Ольхону, самому большому острову на Байкале.

Как-то под вечер открылась бухта, в которую впадала небольшая речушка. Пора было устраиваться на ночлег, и Кристина повернула руль к берегу. На удалении, высоко на пологом берегу стояла юрта, курился небольшой костерок. Кристина осталась в лодке, а Банник направился туда — поприветствовать жителей, попросить разрешения расположиться рядом.

Думали — на ночь, а задержались до конца отпуска.

Хозяином юрты оказался шаман. Правда, выяснилось это лишь утром следующего дня, когда к тому «на прием» из селения неподалеку приехали верхами трое — мужчина с женщиной и молодой парень, их сын, у которого возникли какие-то проблемы со здоровьем. Банника в подробности не посвятили, да он особо тогда и не любопытствовал.

...Они сидели у костра, изредка подбрасывая, когда огонь совсем уж слабел, пару-тройку небольших полешек. Никита потягивал трубку, Банник дымил «Явой», запасливо прихваченной из Москвы — по опыту знал, что в провинции путного курева не найдешь. Сидели — и в большей степени молчали, чем говорили. Никита, похоже, размышлял о чем-то своем, Банник же просто наслаждался окружающим миром. Тишиной, нежарким солнцем, лесистыми скалами, синим небом...

Но вдруг Никита подобрался, медленно отложил трубку и предупредительно поднял руку, вглядываясь в сторону озера, к которому сидел лицом.

Потом сказал негромко:

— А ну-ка, Николай, тихонечко, только не резко, повернись-ка, посмотри назад... Да не туда, на сосну смотри!

На полпути от юрты к берегу стояла одиноко громадная вековая сосна. Наверное, лес когда-то подходил к самой воде, но потом поредел, отступил в горы. А она осталась — как память тех времен: могучая, с густой кроной, темно-медным, словно покрытым патиной, толстым стволом. И на самой ее верхушке сейчас сидела огромная, даже отсюда это было понятно, птица.

— Ого! — вполголоса сказал Банник. — Вот это орел! Никогда таких не видел, прямо гриф какой-то,

— Это не гриф, Коля. И не орел. Это, Коля, судьба.

Никита произнес эти слова нейтральным, почти будничным тоном, а у Банника словно мурашки пробежали по спине.

— Я ведь, Коля, сильный шаман. Ты давеча только к юрте поднимался, а я тебя уже почувствовал, и потому следить стал. Ты к костру сел — огонь словно заново вспыхнул, занялся. Ты в юрту вошел — мой бубен, что на стене висел,