Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001 - Альберт Беренцев

Я начал отставать от шейха и Садата, а потом кобыла вообще встала как вкопанная и замотала головой из стороны в сторону, фыркая и издавая тревожное ржание.

— Стойте! — крикнул я моим спутникам, — Я… Я не могу ехать. Что-то с лошадью.

Садат подъехал ко мне, спрыгнул с собственного коня, осмотрел мою кобылу, в том числе копыта.

Вид у Садата был при этом встревоженный.

— Лошадь здорова, — сообщил он.

И поглядел на меня подозрительно, сильно сощурившись.

Меня разозлила эта подозрительность.

— Ну и что смотришь, Садат? Ты думаешь, что во мне теперь джинн, да? Поэтому лошадь не слушается? Если так думаешь — так мне и скажи, прямо в лицо. Как мюрид мюриду и мужчина мужчине.

— Говорю, — ответил Садат, немного поколебавшись, — Думаю, в тебе джинн. Ты тащишь эту гадость из оазиса в святую обитель шейха!

Но шейх уже подъехал к нам:

— Мой конь спокоен, Садат. Как и твой. Только кобыла Илы нервничает. Будь в Иле джинн — наши кони бы уже сбросили нас всех и ускакали прочь.

Шейх смотрел прямо на меня, задумчиво поглаживая свою бороду.

— Ну вот что. Поменяйтесь лошадьми, мюриды. Посмотрим к чему это приведет.

Мы поменялись. Конь Садата оказался норовистым, он не стал фырчать, как моя старая кобылка, он просто сначала понёс меня в сторону, а потом сбросил на камни. Я рассаднил себе руку и едва не сломал хребет, когда падал.

— Прости меня, Творец! — выкрикнул я слова молитвы, которые у джахари используются в качестве благочестивой замены ругательству, когда происходит нечто неприятное.

Я выкрикнул их чисто по привычке, я забыл, что Бога в этих местах именуют не Творцом, а Отцом Света.

Садат теперь глядел на меня уже с откровенным страхом:

— Шейх, в нем точно джинн.

— Я просто не умею ездить на коне, — обиделся я.

— Дело не в твоем неумении, — тут же не согласился Садат, — Конь от тебя бежит. Сам смотри.

Садат говорил правду — конь уже отбежал от меня подальше и теперь яростно взоржал, подняв голову, потом он даже встал на дыбы и ударил копытом воздух.

А я вдруг ощутил нечто странное. Будто мои размышления, все это утро бродившие у меня в голове — теперь обрели форму. Я почувствовал резкое непреодолимое желание вернуться в ту пещеру, где я вылечил Эльсида. В моем сердце загорелась потребность в том экстазе, который был у меня, когда я изгнал джинна из мальчика. Будто там в пещере — остались моя сила, моя уверенность и мое могущество.

Это было непреодолимое, всеохватное желание. Это было как страсть караванщика вернуться из пустыни домой — в родной оазис.

— Что с тобой, Ила? — спросил шейх.

То ли увидел по моему лицу, что со мной творится что-то не то, а то ли прочел мои мысли.

— Я…

Я не смог ответить шейху. Чувство было настолько странным, сильным и необъяснимым, что я постеснялся рассказать о нём.

— Отвечай, — приказал шейх, — У тебя странное ощущение? Шаэль не игнорирует своих ощущений и не гонит их прочь. Ибо ощущения, чувства — орудие мистика.

— Нам… Нам нужно вернуться, шейх. Обратно в Аль-Мутавахиш.

Сказав это, я смутился еще больше.

— Что? — Садат не поверил своим ушам, — Вернуться? Да в тебе точно сидит джинн! Это он гонит тебя назад, чтобы и дальше терзать жителей оазиса.

— Замолчи, Садат, — распорядился шейх, — Ты слышал Илу. Мы возвращаемся. Ила пойдет первым, пешком. А мы за ним. Возьми себе назад своего коня, Садат, а кобылу Илы веди за собой.

Я кивнул, в этот момент я снова любил шейха всем моим сердцем — шейх не посмеялся над моим странным желанием, он занял мою сторону, он не поддержал скептически настроенного Садата.

И я побрел обратно в Аль-Мутавахиш. Мы успели уехать совсем недалеко, оазис и городок в горе был виден отсюда, но по мере того, как я приближался к нему — во мне росла тревога.

Зачем я туда возвращаюсь? Почему?

Теперь я понимал, что дело вовсе не в том, что я хочу вернуться в пещеру, где пережил экстаз. Теперь у меня было иное ощущение, будто я забыл в Аль-Мутавахише какую-то важную вещь, вот только я никак не мог вспомнить какую именно…

Жители были удивлены нашим возвращением, они кланялись мне и приветствовали, но я никому не отвечал, слишком погруженный в свои думы.

Я поднялся по вырубленной в горах лестнице, подошёл к пещере, где жила Зейнаб, и тут наткнулся на маленькую Фатиму. Девочка сидела у входа в пещеру и мастерила что-то из палочек.

Увидев меня, она вскочила на ноги.

— Ты вернулся! Да благословит Отец Света твои шаги. Ты что-то забыл, молодой шаэль?

— Да, — я вдруг испытал к этой девочке странную жадность, будто она должна быть не дочкой Зейнаб, а МОЕЙ дочкой, — Я забыл тебя.

Сам не до конца понимая, что я именно делаю, я схватил Фатиму за коротко стриженные волосы.

— Ай! Пусти! Больно же!

— Пусти ребенка, безумец! — раздался позади меня крик Садата.

Но мне сейчас было не до него.

Я глядел на девочку, и чем больше глядел — тем больше понимал, что именно заставило меня вернуться. Нет, Фатима не была больна. Она выглядела совершенно здоровой. И все же.

— Алькки-ШЕККИ, я знаю твое имя! Волей Отца Света — уйди из этой девочки, уйди из Фатимы, — твердо произнес я.

Девочка рванулась так, что клок её волос остался у меня в руках. Вывернувшись, она завизжала не свои голосом:

— Плохой! Жадный! Грязный! ЧЕРНЫЙ!

Из пещеры выбежали перепуганные Зейнаб и Эльсид, а Фатима тем временем упала на коленки и очень громко чихнула. Изо рта девочки вырвалось облачко тех же черных частиц, что были в её брате — но совсем небольшое. На дневном свете частицы растаяли еще быстрее, чем тогда в полутемной пещере, они просто сверкнули, как искры костра, а потом исчезли.

Шокированные этим зрелищем Зейнаб и Эльсид упали на колени. Эльсида при этом пошатывало — он явно еще полностью не оправился. Садат тоже пал на колени, так что стоять остались лишь я, шейх и Фатима.

— Отец Света свершил чудо, — спокойно произнес шейх, — Помолимся и возблагодарим его.

— А что это было? — заинтересованно спросила Фатима, не слушая шейха и шмыгая носом, — Мне понравилось! Хочу еще! Еще! Можно я еще буду чихать?

Шейх на