Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001 - Альберт Беренцев

Наверное Садат был прав. На свое отражение в воде я уже давно не смотрел, здесь в пещере вода была в ведрах, а там ничего не разглядишь — в пещере царил постоянный полумрак. У Зейнаб была только одна лампа на верблюжьем жире, которую зажигали ночью, но она толком ничего не освещала. А днем слишком мало света проникало через завешанный козьими шкурами вход, и даже если отдернуть шкуры — это ситуацию не слишком улучшало.

— Ребенок по милости Отца Света скоро умрёт, его страдания окончатся, — промолвил я.

— Не окончатся, — мрачно усмехнулся Садат, — Шейх говорит, что человек, пораженный джинном, может жить очень долго. Тебе кажется, что мальчик умирает, но джинн поддерживает в нём жизнь. Так что ты должен или вылечить ребенка, или же забрать его жизнь — тогда джинн уйдет.

Эти слова очень сильно разозлили меня, я почувствовал ненависть к Садату. Значит, с Садатом шейх о джиннах говорит, а мне он не сказал ничего, не дал ни единого совета, даже не пришел помочь мне!

— Я помню о моем долге. И если не хочешь мне помочь, Садат, — проваливай!

— Ох, какая дерзость, — рассмеялся Садат, — Ну-ну. Помнится, в горах, когда шейх приказал тебе убить того горца — ты не был таким смелым. Смотри, опять не обмочи штанишки, когда придет время пронзить сердце этого мальчика…

— Я не буду пронзать его сердце, я вылечу его. А ты иди прочь.

— Удачи, — насмешливо произнес Садат, — Шейх просто просил меня напомнить, что у тебя осталось полтора дня.

После этого Садат ушёл, и я снова остался один на один со смертью и злом.

Некоторое время я просто пристально смотрел на мальчика. А Эльсид смотрел в потолок, взгляд у него был все таким же бессмысленным, только теперь он еще и иногда закрывал глаза, и в такие моменты его тело начинало странно и едва заметно дергаться.

Может быть мне поговорить с этим джинном? Попросить его уйти? Говорил же я с моей собственной мамой, а она тоже была джинном, если только верить убившим её шаэлям.

Я огляделся, прислушался. Потом даже подошёл к выходу из пещеры и выглянул за козью шкуру. Рядом никого не было, нас никто не подслушивал.

Я вернулся к больному и сел рядом с ним на колени.

— Послушай… Послушай меня, джинн. Я — тоже джинн. Наполовину. Моя мама была джинном. Давай поговорим с тобой. Зачем ты мучаешь этого ребенка? Уйди. Я прошу тебя — уйди. Я прошу тебя, как брата.

Я говорил еще долго, но толку от этого не было никакого. Эльсид никак не реагировал на мои слова, он меня, похоже, даже не слышал. Лишь потом, когда я уже закончил и замолчал, губы мальчика пробормотали, едва слышно:

— Норка. Глаз. Мухи.

Это было совсем не похоже на то, как я говорил с моей мамой. Моя мама меня всегда понимала, хоть и была джинном. А этот джинн — какой-то глупый.

Уже на закате шейх наконец пришёл. Он выгнал из пещеры женщин, но сам подходить к мальчику не стал, шейх встал возле козьих шкур, прикрывавших вход в жилище, и оперся на свой посох.

— Садат сказал мне правду, — сообщил шейх, — Ты плохо выглядишь, Ила. Это место, этот больной и этот джинн — пожирают твою душу. Завтра до заката ты должен все закончить, так или иначе. А иначе джинн заберет и тебя.

Меня на самом деле пошатывало, голова у меня кружилась, а еще у меня самого будто начинался жар — пока что слабый, едва ощутимый. Но забота шейха тронула моё сердце, так что я ответил:

— Я справлюсь, шейх. Все не так плохо. Я чувствую себя здоровым. Да и женщины, что живут здесь вместе с Эльсидом — здоровы…

— Не обманывайся, Ила, — нахмурился шейх, — Ты вовсе не здоров. И скоро всё станет еще хуже, чем сейчас. А что до женщин — так женщина духовного мира не чувствует. Как говорят мудрецы — женщина может гулять между рогов шайтана и не заметить этого. Но ты, Ила — совсем другое дело. Ты шаэль, и ты одарен видением скрытого. Оно влияет на тебя. И эта пещера убьет тебя, этот мальчик убьет тебя. Если ты не убьешь его первым.

— Но, шейх, я не хочу убивать его…

— Тогда вылечи.

Я в ответ растерянно замолчал и опустил мой взор.

— Не знаешь как?

— Нет, — обреченно признался я.

Шейх покачал головой, огладил свою седую бороду:

— А как я по-твоему лечил людей, Ила? Помнишь, там в городке, где к нам по воле Отца Света присоединился Садат?

— Вы наверное взывали к Отцу…

— Конечно. Но не только это.

— Наверное, вы были готовы умереть, но вылечить человека. Как вы меня учили.

— Да. Но и этого мало, Ила. Пойми, что жизнь — не теория. И любое чудо, любая мистика — тоже не теория, а всегда практика. Опыт. Человек может сказать в уме своем «я готов к смерти, я готов на всё ради моего брата или сестры», но в сердце своем он в это не верит, и так не делает. И слова остаются лишь словами.

Я вопросительно поглядел на шейха, и с моих губ чуть не сорвался вопрос. И шейх ответил мне на него, хоть сам вопрос я так и не задал.

— Поговори с ним, Ила. Говори с джинном.

— Я пытался, я не знаю как…

— Верно. Потому что джинн — не человек. О чем говорят люди, Ила?

— Люди говорят о разном. Кто-то говорит об Отце Света, кто-то о верблюдах, кто-то о погоде, кто-то о своей семьей…

— Ну а в целом? О чем говорят люди в целом?

— О том, что им интересно, шейх.

— Именно так. Джинн не слышит тебя, потому что ты говоришь с ним о неинтересном. Чего хочет джинн?

— Я не знаю.

— Выясни это, Ила. Выясни, чего хочет джинн, узнай о его нуждах. И дай ему требуемое. И сделай свое желание умереть, но помочь ближнему — не умственным знанием, а природой твоего сердца. Пусть это желание течет у тебя в крови! И вот тогда ты вылечишь несчастного мальчика. Если же нет — я сказал тебе что делать.

Я ничего не ответил, я теперь совсем запутался. И впервые за всё время пребывания в этой пещере на самом деле ощутил себя смертельно больным