Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001 - Альберт Беренцев

Я ждал похвалы от шейха, но похвалы не было. Шейх смотрел на меня хмуро.

— Вылечи его, Ила, — потребовал шейх.

Я чуть не спросил «как?», но вовремя спохватился, вспомнив, что мне нельзя задавать шейху вопросов.

— Ты изгонишь его из Эльсида, — продолжил шейх, — Видишь ли, этот оазис дорог мне и Отцу Света. И если джинна не прогнать — он принесет добрым людям, живущим здесь, еще бОльшие беды. Так что я даю тебе три дня, Ила. Три дня, чтобы вылечить мальчика. А если ты не справишься…

И шейх указал на мой железный кинжал, висевший у меня на поясе.

Меня бросило в пот от ужаса.

— Если не справишься за три дня — убей Эльсида, — твердо проговорил шейх, — Так или иначе, но ты прекратишь страдания этого ребенка и жителей оазиса, Ила. Способ прекращения страданий — выбирать тебе.

Как же я сделаю это? Я понятия не имел, как прогнать джинна, а уж о том, чтобы заколоть кинжалом десятилетнего мальчика — мне и подумать было страшно.

Я ждал еще советов, но советов больше не было. Шейх повернулся и двинулся к выходу из пещеры, опираясь на свой резной посох. Я по привычке пошёл за ним…

— Нет, Ила. Ты останешься. Ты не покинешь это жилище, пока не сделаешь то, что требует от тебя Отец Света. Ты помнишь, что я рассказывал тебе про шаэлей, Ила? Ты хочешь биться? Ты хочешь сражаться?

— Да, шейх, но я хотел сражаться мечом…

— Вот твоя битва, — перебил меня шейх, указал мне посохом на больного ребенка и вышел из пещеры.

Глава 18: Про слог Аль

Так я остался возле больного мальчика.

Вообще это было нарушением всех законов гостеприимства, потому что остался я здесь без спросу хозяина дома. Хозяином этой дикарской пещеры и главой семьи считался Эльсид, но он не мог пригласить меня в гости, потому что лежал при смерти и только бредил. Однако у меня было распоряжение шейха, а воля шейха — все равно, что воля самого Отца Света.

Вдова Зейнаб тоже не возражала против того, чтобы я остался, она не отвлекала меня и не задавала вопросов — просто верила и надеялась, что я вылечу её единственного сына. Так что Зейнаб только поила сына водой, есть пищу он все еще упорно отказывался, он её всю срыгивал, а еще Зейнаб читала над сыном иногда молитвы, гладила его по голове, целовала и меняла под ним поганую бадью, куда Эльсид мочился, прямо не вставая с верблюжьей подстилки. Дефекации у Эльсида не было, но это и понятно — он же ничего не ел уже много дней.

Еще иногда к брату подходила Фатима, она постоянно отвлекала меня глупыми вопросами, сначала это было забавно, но потом стало меня раздражать. Так что я начал просто прогонять девочку прочь.

Я ел только финики, другой еды в это время года в семье Зейнаб не было, я спал в мужской половине дома на циновке рядом с Эльсидом, я вообще не выходил из пещеры — как и приказал мне шейх.

В моей душе отчаяние боролось со смертельной решимостью вылечить Эльсида во что бы то ни стало. Я помнил, что мне сказал шейх про главную добродетель шаэля. Эта добродетель — готовность умереть. И иногда мне казалось, что я готов умереть, лишь бы исполнить волю Отца Света, а иногда — я впадал в отчаяние, и сам себе казался слабым, маленьким, беспомощным. И, конечно же, я боялся и сам заразиться джинном от Эльсида, и погибнуть вместе с ним.

Находиться в пещере было тяжело, жара, странные звуки и запахи, царившие здесь, сводили меня с ума. И лишь любовь к шейху и мое желание стать шаэлем удерживали меня от того, чтобы трусливо сбежать.

Так прошёл день, но я ни на шаг не приблизился к тому, чтобы изгнать джинна и исцелить мальчика. Я читал Эльсиду святую Преждесотворенную, особенно те её места, где говорится о победе людей над джиннами, я прикладывал священную книгу к голове и сердцу мальчика, я молился возле него, я пытался даже окуривать пещеру травами, которые принес по моему приказу местный лекарь.

Но ничего не помогало.

Эльсид слабел на глазах, к концу первых суток моего пребывания в пещере он так сильно ослаб, так что теперь только шептал, даже больше не кричал. И дышал все чаще и все тяжелее. И в углах жилища гуляла какая-то непонятная тьма…

Эльсид повторял всё одно и то же — «норка», «муха», «красный», «черный», «глаз», «смотреть», «жизнь», «воплощение», «мальчик».

На обращенные к нему мои слова Эльсид никак не реагировал, он говорил сам с собой, а не со мной. Точнее, это джинн в нём говорил не-пойми-с-кем.

На второй день моего бдения шёпот мальчика стал совсем неразборчивым, а жар тем временем усилился. Ребенок теперь был таким горячим, что на его лбе наверное можно было изжарить яичницу. Эльсиду пришло время соединиться с Отцом Света, мальчик был агонии. И я, хоть мне было и очень стыдно, желал его смерти — ибо умерев, Эльсид освободит меня от бремени — если он умрет сам, то мне не придется собственноручно заколоть его кинжалом, как велел шейх.

Это были грешные и трусливые мысли, я гнал их прочь, но они упорно возвращались в мою голову — как дикий верблюд всегда возвращается на источник.

На второй день я исчерпал все известные мне мистические способы лечения. И тогда снова прибег к обычной рациональной медицине, хоть и понимал её полную бесполезность. Я пустил Эльсиду кровь, я приказал притащить большую бадью ледяной воды и погрузить туда мальчика. Это, конечно же, не помогло — состояние Эльсида все ухудшалось.

Я обернул Эльсида в мокрую ткань, пропитанную водой. Лучше бы, конечно, пропитанную спиртом — но где здесь взять спирт? Алхимика, умевшего гнать спирт, в оазисе не было.

И это оказалось бесполезным — у Эльсида не было сил сорвать с себя влажную ткань, но он был такой горячий, что вся влага высохла за несколько мгновений.

За полдень второго дня меня пришли проведать. Я очень надеялся и молился, чтобы пришёл шейх, но это был Садат. Он пришёл, когда мы с Эльсидом были одни в пещере.

Садат осмотрелся, потом прочитал краткое славословие Отцу Света и молитву против шайтана.

— Плохое