Последнее фото - Ковальски Дмитрий

— Ты на кой его привел?

— Дело у него есть к нам.

— Ты знаешь, что его судить за убийство хотят?

Кузьма, естественно, не знал, так что новость шокировала его. И хотелось бы поверить Ермолаю, но пятьсот рублей заставляли сомневаться.

— Ты не горячись, — вкрадчиво начал Кузьма, — писатель обмолвился, что за убийцу награду дают — четыреста рублей. Как раз по двести на брата.

— Награда? — Ермолай нахмурился. Видимо, Макар все же потолковал с околоточным, а тот в свою очередь с сыскной полицией. Правда, сумма слишком большая, хотя и платят ее за поимку убийцы государственного служащего высокого чина.

— Может, дурит тебя писатель? — Ермолай глянул на Николаса, тот сидел за столом с наивным видом и глазел по сторонам.

— Дурит. Ну и что. Может, он своего подельника хочет сдать, нам какая разница.

Ермолай одобрительно закивал.

— Верно мыслишь… Двоих поймаем и Макару вручим…

— А там и рублики получим, — закончил за него фразу Кузьма. — Только сразу скажу, что лучше сам о награде потолкую, может, за двоих и плата двойная будет.

— Давай сперва дело сделаем, а потом и шкуру делить будем, — ответил Ермолай, хотя мысленно уже потратил двести рублей.

Довольные своим планом, они подошли к писателю и встали от него по обе стороны. Бежать тот не собирался, но так было надежней.

— Ну что, рассказывай, где твоего поде…

— Убийцу, — поправил товарища Кузьма, — где убийцу искать.

Николас оговорку не заметил.

— Я не знаю, где он прячется…

Ермолай раздул ноздри, отчего его острый нос стал похож на кобру. Кузьма положил руку на плечо.

— Но дайте мне день, и я что-нибудь придумаю, — закончил Николас.

— По рукам! — воскликнул Кузьма и сел рядом с писателем. — А раз мы больше не враждуем, — он метнул хитрый взгляд на Николаса, — то закрепим дружбу — выпьем!

— Выпьем, — прохрипел Ермолай, сел напротив и махнул трактирщику.

— Выпьем, — поддержал их Николас.

Из письма Петра Алексеевича

На что я только надеялся? Горько осознавать, но Вы, Елизавета Марковна, связали свою судьбу с настоящим глупцом. Мне в какой-то момент показалось, что я способен на приключения, совершенно позабыв, что рожден я был для иных дел. Например, оценивать вкус французского вина и мягкость кресла в моем кабинете. Но никак не скакать по городу и ловить убийц и преступников.

Хуже всего то, что я сделался лжецом. Конечно, мне и раньше приходилось подбирать слова в беседах с некоторыми людьми, да и порой умалчивал кое-какие вещи. Но чтобы так открыто обманывать людей, глядя им в глаза… Я чуть со стыда не сгорел, когда Лаврентий Павлович убедился в том, что я не был с ним честен.

Ко всему прочему из-за моей лжи околоточный надзиратель мог погибнуть. Благо Савелий, будучи настоящим врачом, в этот момент был рядом.

Будь моя воля, я бы следующим днем покинул Петербург, но Лаврентий Павлович запретил мне делать это. До тех пор, пока не поймают убийцу. Конечно, я мог бы обратиться за помощью в издательство, рассказать им все как на духу — возможно, такую невероятную историю они бы потребовали в письменном виде, но чувство вины не позволило мне ослушаться Лаврентия Павловича.

Я даже не мог поменять квартиру. Для начала мне следовало привести в порядок ту, что я снял. Из-за писателя жить в ней стало невозможно. Окно в спальне он замазал черной краской, которую я с трудом оттер, в результате у меня скопилась грязь под ногтями. Будто я всю свою жизнь провозился с черноземом. К тому же мне пришлось заделывать дыру в стене. И как вы понимаете, одного желания для ремонта маловато. Так что я избавился от нее как смог. Со стороны гостевой завесил картиной, со стороны спальни поставил шкаф. Надеюсь, хозяин квартиры этого не заметит. Вот, видимо, я снова обманываю людей.

Признаюсь, эксперимент писателя меня впечатлил. На секунду я даже восхитился его стремлением к знаниям и умением разгадывать тайны. Но видели бы вы его в том состоянии, в котором видел я. Савелий сказал, что писатель давно страдает опиумной зависимостью. На мой вопрос о том, как же он попал в нее, Савелий признался, что он всему виной. Год назад он сам посоветовал писателю немного опиума, чтобы победить ночные кошмары и бессонницу. Если честно, я не был удивлен. Я, вообще, много раз слышал о том, что писатели едва ли дружат со своей головой. И находят успокоение в компании алкоголя, табака, женщин. Вот теперь и опиума. Вероятно, по этой причине я всегда относился к ним посредственно. Все же я читал их бредни, многие редактировал и издавал на потеху читателям.

Хуже всего то, что не успел я дать обещание Лаврентию Павловичу, как сразу же нарушил. На следующий день недалеко от моего дома меня подкараулил писатель. Мы недолго говорили. Николас спрашивал насчет его просьбы — удалось ли мне узнать что-нибудь про Михаила Юрьевича? Я ответил, что прошло слишком мало времени, ведь я телеграфировал в издательство в четверг и прошло всего два дня. Николас попросил меня, чтобы я сходил на почту и узнал, не пришел ли ответ. Потому что от этого, возможно, зависела его жизнь. Он поделился со мной своими подозрениями о том, что именно Михаил Юрьевич причастен к двум смертям. Вспоминая чудаковатость этого человека, я поверил писателю. Тем более в его глазах горел тот же огонь, с которым он раскрыл появление призрака на фотографии. Так что я пообещал выполнить его просьбу, даже несмотря на то что начал свой день с осуждения Николаса.

Еще он попросил меня наведаться к Лаврентию Павловичу, но я отказал. Во-первых, подобный визит ни к чему хорошему не привел. Во-вторых, Лаврентий Павлович после обеда обязан присутствовать на похоронах Мастера. После этих слов Николас переменился в лице, поблагодарил меня, сказал, что вечером обязательно заглянет.

На этом мы попрощались.

В почтовом отделении мне пришлось подождать. Секретарь Георгия Александровича до назначения нового начальника службы выполнял все его обязанности. Но для меня он все же нашел время. Мы немного поговорили, я побеспокоился о его состоянии — выглядел он измотанным. На что он лишь отмахнулся. Пророчу, что именно его и возьмут на должность начальника.

В конце нашей беседы он, рассыпаясь в извинениях, вручил мне два письма. Первое — ответ издательства. Второе предназначалось Николасу. Именно за него и извинялся секретарь, потому что заваленный бумажной работой он совершенно забыл о нем. А ведь брошено в ящик оно было еще во вторник вечером. Не вдаваясь в подробности, я пообещал, что как можно скорее передам письмо Николасу.

Чтобы не впутывать себя еще сильнее, я решил не вскрывать письма от издательства. Хотя, признаюсь, меня терзало любопытство. Но мне слабо верилось, что они могли что-нибудь узнать про Михаила Юрьевича и его службу. Эта мысль меня немного успокоила, и я отложил конверты до вечера, пока не увижусь с писателем.

Глава 28

Субботний день начался с непродолжительного дождя. Все остальное время он лишь изредка лил в разных частях города. Но обошел стороной Волконское кладбище, где проходили похороны Мастера.

Но даже без дождя погода не жаловала. Из-за влажности одежда и волосы пропитались сыростью. К тому же хмурые черные тучи, которые опустились еще ниже, все время держали присутствующих в напряженном ожидании ливня. Хотя их было немного. Яков, Федор, Людмила Матвеевна и Лаврентий Павлович. Больше никто не пришел.

Если бы дождь все-таки пошел, процессию следовало перенести. Но благо все обошлось. Да и сам погребальный ритуал был изменен.

Церковные служители настаивали на том, чтобы Мастера похоронили за оградой кладбища как человека, связавшегося с дьявольщиной. Но хорошее пожертвование от его имени поменяло их решение. Правда, они напрочь отказались его отпевать.

Так что четверо нанятых мужчин вынесли закрытый гроб и опустили в землю. Прощальных слов не прозвучало. Да и говорить было нечего. Чтобы сохранить тайну погребения, на крест нанесли только даты жизни. И никакого имени.