Клыки - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич

задницу и больно ударилась локтем.

— Что? — Ян потряс головой.

Он посмотрел на Олесю, затем на своего бывшего напарника, который стоял между ними и тем, что скрывалось в невидимой части коридора.

Из полураскрытой двери, рядом с которой сидела Олеся, проникал свет. Спасительный, теплый свет. Она толкнула дверь, и полоска света расширилась до золотистой ковровой дорожки, поделенной на квадраты.

— Иржи… — Зрачки Яна расширились, он был насмерть перепуган. — Что с тобой случилось? Куда ты нас привел?

— Это уже не Иржи! — заорала Олеся, саданула Яна подошвой кроссовки по щиколотке и стала пятиться на карачках. — Сюда! Быстро!

Она успела увидеть, как вампир в строительном комбинезоне отошел к стене и замер там, точно покорный ребенок, а из темноты выплыла высокая тварь с бессмысленными горящими глазами, которые жаждали крови.

Под кожу забрался ледяной ветер. Олеся больше не кричала. Вползла в комнату и с мольбой глянула на оставшегося в коридоре Яна.

Страх отнял последние силы. Однако прежде, чем упасть спиной на дощатый пол, она увидела, как Ян — побледневший, растерянный, но с упрямым выражением в ясных глазах — шагнул внутрь, закрыл дверь и повернул фиксатор.

Хвала небесам, в двери был замок.

4

А еще было окно, забранное решеткой.

Они оказались в ловушке.

— Черт, черт, черт!

Вцепившись в прутья, Ян попытался выломать решетку, хотя бы раскачать ее в креплениях. Тщетно. Решетка крепилась сваркой к всаженным в откосы штырям. Толстые закладные покрывал бурый налет.

— Черт…

Он отпустил прутья и повернулся к Олесе.

Девушка смотрела на дверь. Следила за ней, как за спящей змеей.

Старую деревянную дверь покрывали темно-серые чешуйки масляной краски, неглубокие трещины складывались в ветвистые узоры. Медная ручка. Залепленный известкой дверной глазок.

Что будет, если длинный белесый палец вытолкнет комки раствора и проникнет внутрь, обнюхивая комнату желтым когтем?

У Яна похолодели ладони.

Однажды он читал сыну сказку о запертом в чулане медведе… Паддингтоне? Возможно… Чем сейчас занят Томаш? Ладит ли с мамой, которая за последние годы превратилась в приходящую няню?

Щель под дверью была слишком узкой, чтобы заметить движение, тень.

Коридор молчал.

Ручка не шевелилась, никто не пытался выломать дверь, не стучал и не расхаживал с той стороны.

— Через окно не получится, — прошептал он.

Сознание металось в черепной коробке, но и там были решетки и двери, которые лучше не открывать.

Он стал дышать ровно, чтобы прийти в себя. Посмотрел на девушку.

— Как ты?

Олеся обернулась, и по ее лицу Ян понял: лучше, чем он надеялся. Сильная девочка, как и Томаш. Это она спасла его от тварей за стеной. Разбудила.

Мышцы оставались напряженными, он обливался по́том, но перестал задыхаться, сигналы опасности не жалили, а пощипывали мозг.

Что делать?

Убить хозяина одиннадцатого — пустого — гроба.

— Полагаю, нам следует провести военный совет.

5

Ян устроился на полу у стены, лицом к двери. Олеся села рядом, под зарешеченным окном, щедрым на солнечный свет. Достала мобильный и посмотрела на экран: пятнадцать тридцать семь. Часов пять до темноты, не больше.

С чем они столкнулись? Что случилось с обитателями заброшенной усадьбы? Чем они стали? Может, это какая-то болезнь?

— Итак, что мы имеем? — начал «военный совет» Ян. — Что знаем о лю… созданиях за дверью?

— Они боятся солнца, — сказала Олеся.

— Не сказать чтобы сильно. Они не дымятся и не вспыхивают.

— Ты прав.

— Оно им просто неприятно, как…

— Кому?

— Неважно. Что еще?

— Они медленные.

— Верно. Иржи… и те двое во дворе двигались заторможенно.

— Трое, — поправила она. — Во дворе было трое. Третий у ворот. А еще я видела старуху в доме, когда ходила в туалет. И кого-то под потолком.

— Что они делали?

— Старуха вышла из комнаты, а мужчина под потолком куда-то делся. Может, спрятался. Я тогда плохо соображала. Мне кажется, они умеют гипнотизировать. Ты вел себя странно. Пошел за своим напарником…

— Гипноз? Не знаю… Я был очень зол. На себя. За то, что случилось с Иржи.

— Понимаю.

— Они не чувствуют боли.

— Они бледные как смерть.

— Подведем итоги. Они избегают солнечного света. Возможно, владеют силой внушения. Их не беспокоят раны. Они медлительные. — На лбу Яна собралась задумчивая складка.

— Не все, — сказала Олеся.

— Да. Тот, что прятался в коридоре, — другой. Он двигался быстро и уверенно.

— Рассмотрел, как он выглядел?

Ян издал нервный смешок.

— Как сущий кошмар. Даже не знаю… Высокий и тощий, в темном плаще. Похож на те скелеты в черных гробах. Лицо в морщинах и оскаленное, будто он рычал, но я его не слышал. Клыки, сверху и снизу. И эти его глаза…

Олеся видела их, всего секунду, но это была долгая секунда пульсирующего ужаса. Две блестящие, трепыхающиеся рыбины. От Высокой Твари исходили волны ярости.

— Значит, мы говорим о вампирах? — сказала она.

Ян вымученно улыбнулся.

— Похоже на то. Я почти уверен, что тварь, которая нас сюда заманила, еще несколько дней назад спала в гранитном гробу.

— Но ведь это…

— Знаю. Это безумие.

Безумие вполне реальное, чтобы прятаться от него в пропахшей тленом комнате.

— Но если безумные легенды помогут нам выбраться, я готов трепаться до утра…

На мгновение паника снова сковала рассудок девушки. Сознание забилось в поисках выхода, увидело узкую щель и бросилось в темноту, где поджидали воспоминания.

Голос отца за входной дверью:

— Ось, попробуй еще раз. Просто поверни налево.

— Не получается… хм-хм…

Она, пяти- или шестилетняя, хныкала, стоя на табуретке. Фиксатор заклинило. Олеся не могла открыть защелку, впустить отца. То, чего боялась, оставаясь дома одна, произошло: она оказалась взаперти.

Олеся попробовала снова. Фиксатор, черная круглая кнопка с выступом для пальцев, не поддавался. Замок был старым, накладным: он висел на уровне груди взрослого и открывался только изнутри.

— Закрой за мамой, доця.

Она видела язычок защелки, высовывающийся из железной коробки; его скошенный кончик прятался в запорной планке на откосе. Где-то внутри замка была злая пружина, которая давила и давила, мешая Олесе повернуть фиксатор. Пружина издевалась, беззвучно и маслянисто хохотала.

— Ну же! — начиная нервничать, крикнул отец; она хорошо знала этот крик. — Что трудного! Поворачивай!

Олеся разрыдалась.

Пальцы по-прежнему сжимали кнопку, но уже не пытались открыть, просто держали, чтобы злая пружина не смогла еще глубже вдавить стальной язычок в стену.

— Не могу…

— Ничего не можешь! Вся в мать! Хватит плакать!

Он ударил в дверь, и Олеся едва не свалилась с табуретки.

— Твою!..

Она услышала шаги: отец сбега́л по лестнице. Он бросил Олесю, она никогда не выберется из квартиры. Будет пить воду из-под крана, есть старую еду, а потом… потом