Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

class="p1">А кроме того, в ее ситуации есть и свои плюсы, могла бы напомнить себе София. На Земле собственный сын сделался бы для нее трагедией, но здесь, в лесу, под бдительным присмотром сотни отцов-руна все дети находились в безопасности, как находящиеся в здравом уме, так и не вполне нормальные, вне зависимости от того, отстали они в развитии от сверстников или нет. Здесь никого не считали слишком ненормальным и старым. Несовершенство допускалось в Труча Сай, единственном на всем Ракхате месте, где оно было разрешено. Руна ничего не ждали от Исаака. Они не судили его и не находили нуждающимся в оценке, не обращали на него внимания, когда он учился владеть своим кишечником или когда ходил голым.

И если Исаак не ощущал чужих эмоций, он живо воспринимал окружающий мир. В котором существовали лианы, и на них можно было качаться, а также опущенные сучья в’ралии, на которые можно было взобраться, подняться выше и даже пройти вверх – тем более с его совершенным чувством равновесия. Еще была грязь, которую можно было охлопывать и кидать, которая могла выдавливаться между пальцами ног и рук. И вода, чтобы плескаться, чтобы падать в нее, чтобы плыть. И громадные, отполированные рекой скалы – чтобы соскальзывать с них вниз, снова, снова и снова, вовсю размахивая от радости руками; еще целое сокровище окатанных камушков со дна реки, которые можно было вытащить наружу и выложить строгими прямыми рядами, которые, как заметила потрясенная София, группировались согласно простым числам: 1, 3, 5, 7, 11, 13 и так далее. Здесь, в Труча Сай, Исааку шептали деревья, ручей журчал ради него.

Иногда к нему приходили животные, потому что он умел быть неподвижным и долго оставаться без движения.

– Сипаж, Фиа, когда мы сможем перебраться в город? – спрашивала Хэ’энала. – У всех людей там по пять пальцев или у некоторых только три?

– Тебе слишком опасно посещать города, – отвечала София.

– Но другие девочки туда ходят!

– Это не просто девочки, это солдаты. Когда вырастешь, все поймешь.

– Так ты говорила в прошлый раз. Эта с тех пор подросла! Когда ты мне все объяснишь?

– Сипаж, Хэ’энала, не устраивай фиерно. Послушай: уже гром гремит!

– Ты говорила, что на самом деле люди не могут изменить своим поведением погоду!

– И от чего на самом деле зависит погода? – проговорила София, радуясь возможности изменить тему.

Очутившись посреди войны, София Мендес поняла, что, наверное, стала бы учительницей, если бы ее детство не закончилось столь уродливым образом. Присущая ей ясность ума и привычная организованность, способность разложить любой процесс на этапы и шаг за шагом растолковать его ученику – все эти качества, сделавшие ее превосходным ИИ-аналитиком, теперь приводили к ней массу учеников.

Дети-руна, пользуясь составленными ею мнемоническими правилами, заучивали названия солнц, рек и городов, химических элементов, таблицу умножения. Она предоставила им возможность научить ее ботанике, которой отцы их учили на собственном примере, а потом уже вместе с детьми создала новую таксономию на основе принципов использования, структуры и местоположения и с удовольствием наблюдала за тем, как они начинали классифицировать животных, слова, звуки и камни, создавать логические связи, а также находить умные решения поставленных ими же самими проблем.

Эти руна были заметно смышленее детей ВаКашани, с которыми она когда-то познакомилась. Поначалу она даже записывала их успехи на счет своего педагогического мастерства, но по прошествии некоторого времени поняла, что интеллект этих детей отчасти объясняется тем, что все они теперь получали вполне адекватное питание в отличие от прежних времен, когда скотоводы жана’ата содержали их на голодном пайке, желая контролировать и репродуктивный статус молодежи, и труд руна, и сами их жизни…

Джанада должны были знать, должны были понимать, что при этом непременно притупят интеллектуальные способности руна, решила она. И когда ей были явлены подобные мерзости, ей вспомнились стихи обреченного на поражение восстания в варшавском гетто: «Плоть возмущенная, плоть восставшая, плоть сражающаяся! Плоть громкоголосая…» «На сей раз, – решила она, – плоть победит. Мы ослабим узы несправедливости, мы сломаем каждое ярмо и выпустим угнетенных на свободу! Мы поступаем правильно. Истинно так».

A потом с возобновленной уверенностью возвращалась к своей работе – ей предстояло научить детей руна тому, как надо будет им жить в условиях свободы, завоеванной их матерями. Она обнаружила, что этому научить можно будет даже Исаака. Или, скорее, он всему научится сам, если только она постарается не вторгаться в его мир. И она поручила своему компьютеру общаться с сыном через тайные и невидимые стены, отделявшие его от всех остальных; таков был кратчайший способ достучаться до него, если не считать песен.

Упорядоченные ряды клавиш клавиатуры сразу понравились ему, и когда София впервые показала ему, кaк ею пользоваться, Исаак пришел в восторг от того, как, следуя движениям его пальцев, по экрану шествуют буквы и символы, следуя совершенному и бесконечному прямоугольному порядку. Руна любезно и тактично жаловались, когда Исаак начинал размахивать руками и верещать в полном блаженстве от этого парада литер; она обнаружила, что, если, сидя с ним рядом, выхватит у него планшет в самом начале фиерно, сын быстро успокаивается. За считаные дни он научился управлять своим беспокойным поведением, так как оно грозило тем, что у него отнимут его сокровище.

Каждую ночь София вносила какой-то крошечный элемент в виртуальный мир своего сына: звук, дававший имя букве при своем появлении; затем целые слова, написанные или произнесенные, но сопровождавшие картинку. Так Исаак, к ее изумлению, даже научился читать. Хотя, по ее мнению, его грамотность скорее основывалась на принципе китайских идеограмм, чем на фонетическом механизме, однако в его случае этот принцип работал. София показала ему файл, в котором хранились превосходные и точные рисунки Марка Робишо, зарисовывавшего растения и животных Ракхата, и она подставила к ним соответствующие слова руанжи. Она проплакала весь тот день, когда Исаак явился к ней с сорванным с дерева листом, в точности соответствующим изображению на экране, но не стала обнимать или целовать сына. Любовь к Исааку могла проявляться только на его условиях. Самостоятельно или наблюдая сбоку за Софией и Хэ’эналой, он научился входить в библиотеку «Магеллана» и находить в ней собственные закладки. Он нашел место, в котором хранилась музыка, и уходил вместе с компьютером в тихий уголок и углублялся в слух. Отрешенное выражение, появлявшееся на его лице в такие мгновения, не могло не напомнить Софии лицо собственной матери, забывавшейся за ноктюрном на фортепиано. Слушая музыку, Исаак казался не просто нормальным, но необыкновенным,