Рай-1 - Дэвид Веллингтон

котором она едва могла развернуться. Она уперлась руками в стенки своей тюрьмы, ища выход. Она не могла дышать, не хватало кислорода. Неужели ее выбросили в космос? Она хотела закричать, но не решалась, не смела. Она закрыла рот руками и зарыдала, зарыдала. Страх был подобен дикому животному, словно в ее желудке, в ее горле корчились и царапались крысы, не желая сидеть на месте. Ей казалось, что она умрет, что она уже умерла, а потом ее снова вернули к жизни только для того, чтобы она испытала еще больший страх, еще большую панику.

Она не издала ни звука.

Ни когда подняли ящик и ее мотнуло в стенку, ни когда начали двигаться и ее швыряло туда-сюда. Будь ящик побольше, она бы покрылась синяками от постоянных ударов, но и так она успевала проскальзывать на несколько сантиметров то в одну, то в другую сторону. Долгое-долгое время люди двигались, и она совсем не могла думать. Потом они перестали двигаться, и это оказалось гораздо хуже. Потому как она начала задаваться вопросом, что они собираются с ней сделать. Чем все это закончится.

Она поняла, что может видеть. Совсем чуть-чуть. В одном конце ящика были отверстия, предположительно для доступа воздуха, чтобы она не задохнулась. Там, где они поставили ящик, было темно, но не кромешная тьма. Через отверстия проникало немного света. Она смогла посмотреть вниз и увидеть свои руки. Она увидела, что все еще держит книгу.

В тот момент ее мысли были совершенно беспорядочны и нелогичны. Она не могла нарисовать строгие линии причин и следствий. Она подумала, что, возможно, не должна была найти эту книгу. Может, ее наказали за то, что она копалась в шкафах в пыльной комнате. Она подумала о музыкальной шкатулке с голограммой, которая показывала человека, произносящего речь, и о том, какими холодными были его глаза. Она выкопала из комнаты старые сокровища – что, если ей не следовало этого сделать? Что, если это было запрещено и за это полагалось быть похороненной заживо?

Книга в ее руках была призом – тем, за что она заплатила всем. Раньше она казалась маленьким сокровищем, а теперь приобрела невероятную, мифическую важность в ее лихорадочном воображении. Если они не хотели, чтобы книга лежала у них, подумала она, если она была запрещена – значит, она особенная. Могущественная. Это, должно быть, книга колдовства.

Негнущимися крошечными пальчиками она открыла книгу. Поднесла к лицу. Книга была написана на английском, не самом лучшем для нее языке. Она могла разобрать лишь некоторые слова, но была уверена, что если сможет прочесть ее, если сможет понять, то книга расскажет ей какую-нибудь хитрость, которая позволит выбраться из ящика. Сбежать.

Если бы она только знала, что означают эти длинные-предлинные слова, такие как «родина», «наследие», «дисциплина», слова, которые она могла прочесть, но не могла произнести вслух. Такие слова, как «обязательность», «ответственность» и «вырождение».

В книге было много картинок, как она уже заметила. Только теперь…

Сашенька. Где ты, Сашенька?

…теперь картинки были другими.

Они изменились. Настолько, что ей не хотелось смотреть на них, совсем не хотелось.

Ты прячешься от меня?

На фотографиях всегда были люди, в основном группы людей, стоящих в офисах и смотрящих прямо перед собой, или люди в полях, работающие с большими машинами и роботами; серые, заросшие сорняками поля, на которых, казалось, ничего не может вырасти. На некоторых фотографиях были изображены люди в комбинезонах, люди, идущие рука об руку в невесомости, на космических станциях или гуляющие по Луне.

Но теперь все люди на снимках были мертвы. Их лица были бесцветными или испещренными темно-фиолетовыми синяками. Их глаза были белыми, как испорченное молоко, или вовсе отсутствовали. Когда она пыталась разгадать волшебные слова, люди двигались. Они поворачивали головы и смотрели на нее, их сухие обветренные губы раздвигались, обнажая зубы. Их позвоночники изгибались, когда они наклонялись, чтобы грызть плоть друг друга. На одной из фотографий группа людей держала в руках один и тот же флаг – флаг со звездами и полосами, о котором предупреждала Люда.

Люда предупреждала ее об этом, все держали его с краю, растягивая как батут, и она могла бы поклясться, что, когда она впервые посмотрела на него, в центре флага сидела такая же маленькая девочка, как она. А теперь в центре флага лежала груда кишок и внутренностей. Кровавое мясо.

Сашенька, ты не можешь оставаться там вечно. Ты умрешь с голоду, если попытаешься остаться.

Картинки пугали ее, но слова… слова становились все длиннее и длиннее, и все меньше и меньше смысла… и картинки менялись.

И вдруг, без предупреждения, ящик открылся, и свет хлынул внутрь, ослепив ее; такой яркий, что ударил прямо в голову и заставил закричать.

63

Чжан прижал одну руку к люку, ведущему обратно в криохранилище. Он не мог приложить к нему ухо, не сняв шлем, но нужно было хоть как-то понять, что там происходит. Некоторое время он слышал странные звуки, стуки, удары и отдаленные крики. После того как Эвридика открыла все люки, люди, находившиеся внутри, наверняка вышли наружу, чтобы напасть и поглотить друг друга.

Он вернулся к Петровой и опустился рядом с ней на колени. Она облокотилась на стол для осмотра, ее рука все еще была привязана. Она перестала кричать, что он расценил как некоторый прогресс и подумал, что ее травма может быть как-то связана с клаустрофобией – конечно, она плохо отреагировала на то, что ей надели на голову шлем. Однако теперь она, похоже, немного успокоилась и не так сильно потела, хотя ее волосы прилипли ко лбу, а кожа влажно блестела. У него не было времени на более тщательный медицинский осмотр.

– Петрова. Саша, вы меня слышите?

Она ничего не сказала, но ее глаза, все это время смотревшие в пространство, метнулись в его сторону. Это был знак, многообещающий знак.

Он схватил ее за руку.

– Саша? Лейтенант? Мы должны идти. Мы должны вернуться на «Артемиду». – Он боролся с желанием говорить с ней как с потерянным ребенком. Нужно было, чтобы она снова стала сильной. – Я не собираюсь уходить без вас. Но мы не можем больше терять время.

Ее губы шевельнулись. Она определенно пыталась что-то сказать, но он не мог разобрать, что именно.

Он помог ей подняться на ноги. На этот раз она не сопротивлялась. Ее глаза не следили за ним, а просто блуждали по отсеку, но время от времени казалось, что они