Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

– Вы хотите спросить меня о том, как перед лицом счастья этого человека может продвигаться вперед подготовка миссии тем же образом, которым она была задумана первоначально?

– Это бесчестно, – решительно отрезал Дэнни. – Это самоуправство. Это жестоко.

– Святой Отец…

– Прекратите прятаться под его юбку, – фыркнул Дэнни.

– Вы порядочный человек, – заметил Джулиани. – Но можно найти и выход из положения, патер Железный Конь…

– И уступить Общество вашей родне?

– Aх да. Моей родне, – произнес отец-генерал, почти улыбаясь. Вечер выдался странным образом тихим. В детстве своем Винс Джулиани любил слушать болотных квакш, в летних сумерках наполнявших каждую низину своей бессловесной песней. Здесь, в Италии, ему приходилось ограничиваться только дискантом сверчков, и потому вечер казался беднее. – Вы молоды, отец Железный Конь, и потому вам присущи пороки молодости. Уверенность. Близорукость. Презрение к прагматизму. – Он откинулся назад, соединенные ладони бестрепетно лежали на его коленях. – Хотелось бы мне прожить достаточно долго для того, чтобы увидеть, каким вы в конечном счете станете.

– Это нетрудно устроить. Не хотите ли обменяться положением? Проведите год в полете на Ракхат. Когда вы вернетесь, мне будет уже восемьдесят лет.

– Уверяю вас, такое предложение выглядит достаточно привлекательно. К сожалению, оно нереально. Все мы одиноки перед Богом и не можем обменяться жизнями. Неужели мне следует вывесить на Джезу Нуово[34] одно из этих вечных итальянских объявлений: Chiuso per resтаuro – закрыто на реставрацию до возвращения Дэниэла Железного Коня? – промолвил Джулиани, поднимая брови. Легкая ирония в его голосе бесила, и он понимал это.

– Готов поклясться Христом в том, что ваша работа, старче, трудней, чем выглядит со стороны, – прошипел Дэниэл Железный Конь, собираясь развернуться на месте и уйти. – В противном случае у вас не может быть оправдания.

– Да, вы правы. Она очень трудна, – проговорил Винченцо Джулиани с такой внезапной свирепостью, которая заставила Дэнни остановиться и повернуться к отцу-генералу. – Следует ли мне исповедаться вам, отец Железный Конь? Сомневаюсь. Сомневаюсь в мои-то годы!

Он поднялся и начал ходить.

– Боюсь, что я сделал глупость, позволив себе жить так, как жил я все эти годы, и верить так, как я верил. Я боюсь, что все сделал неправильно. И знаете почему? Потому что Эмилио Сандос не атеист. Дэнни, среди нас находится наш же, собственно, человек, к жизни которого Бог прикоснулся так, как никогда не прикасался к моей жизни, и при этом верующий в то, что душа его опустошена духовным насилием, в то, что жертва его осмеяна, преданность отвергнута, любовь осквернена.

Остановившись перед своим младшим собеседником, он очень тихо проговорил:

– Когда-то я завидовал ему, Дэнни. Эмилио Сандос был образцом того священника, каким я хотел стать, и вдруг – это! Я пытался представить, что чувствовал бы, оказавшись на месте Сандоса, если бы на мою долю выпало то, что пришлось испытать ему.

Поглядев куда-то во тьму, он проговорил:

– Дэнни, я не знаю, как жить, зная его историю – a ведь мне пришлось всего лишь выслушать ее!

И он заходил снова, ходьбой этой выдавая внутренний спор, погасивший почти на год молитву, веру и душевный мир.

– Во тьме души моей я даже подумал: неужели Богу приятно видеть наше отчаяние – подобно тому, как вуайерист наслаждается созерцанием эротических сцен? Это могло бы многое объяснить в истории человечества! Моя вера в смысл жизни Иисуса, понимание христианского учения были потрясены в самой своей основе, в Христе, – проговорил он, выдавая голосом слезы, уже блестевшие в лунном свете на его щеках. – Дэнни, чтобы сохранить свою веру в благое и любящее божество, в Бога, не являющегося капризным и злобным деспотом, я должен верить в то, что все это служит какой-то высшей цели. А еще я обязан верить в то, что самая большая услуга, которую я в состоянии оказать Эмилио Сандосу, заключается в том, чтобы позволить ему лично определить, в чем именно заключалась эта цель.

Джулиани остановился и в переменчивых ночных тенях попытался усмотреть понимание в лице собеседника и понял, что слова его были услышаны и, более того, впечатались в память.

– Аргументы на лестничной клетке, – проговорил Дэнни, отступая. – Дерьмовое самооправдание. Вы приняли решение и просто пытаетесь оправдать то, чему нет оправдания.

– И вы отпустите меня без епитимьи? – удивился Джулиани со скорбью в голосе, позабавившей их обоих.

– Живите, отче, – ответил Дэнни. – Живите и радуйтесь делам рук своих.

– Даже Иуда сыграл какую-то положительную роль в нашем спасении, – проговорил Джулиани, обращаясь едва ли не к себе самому, но закончил с властной интонацией, которую обязан был проявить:

– Согласно моему решению, отец Железный Конь, Общество Иисуса еще раз послужит папскому престолу, как и было задумано его основателем и Господом нашим. Мучительный разрыв завершится. Мы снова признаем власть Папы посылать нас на исполнение любого дела, которое он сочтет необходимым для спасения душ. Снова «все наши силы будут устремлены к обретению добродетели, которую мы называем повиновением, в первую очередь Папе, а потом главе ордена…»

– «Во всем, кроме греха!» – дополнил Дэнни.

– Да. Именно: во всем, кроме греха, – согласился Винченцо Джулиани. –  И поэтому я не могу и не буду принуждать вас делать то, что вы находите неприемлемым, Дэнни. Ваша душа принадлежит вам – однако в опасном положении находятся и другие души! Поступайте, следуя указаниям вашей совести, – крикнул он в спину удалявшемуся во тьму Дэнни. – Но помните, что стоит на кону!

Через считаные мгновения Дэниэл Железный Конь обнаружил, что смотрит на ярко освещенные окна дормитория. Он помедлил, потом повернулся, вернулся к двери гаража и постучал. Послышались легкие и быстрые шаги по лестнице, потом звякнул крючок, вынутый из гнезда. В двери появился Сандос, и какое-то время мужчины просто смотрели друг на друга, привыкая к реальности, поскольку каждый из них думал, что за дверью может оказаться Джина.

– Отец Железный Конь, – произнес наконец Эмилио, – вы похожи на человека, которому надо исповедаться. – Удивленный Дэнни моргнул. – Я долго был священником, Дэнни, и знаю признаки. Пойдемте наверх.

Сандос уже готовился ко сну, однако надел ортезы и достал из своего шкафчика два бокала и бутылку «Ронрико», аккуратно отмерил каждому дозу со странным изяществом, которое позволяла теперь его биомеханическая система. Сел за стол напротив Железного Коня и склонил голову, приготовясь слушать.

– Я пришел, чтобы извиниться, – сказал Дэнни. – За ту чушь, которую я скормил вам прошлой зимой, когда сказал, что вы могли принести на Землю ту заразу, от которой умер Ярброу. Я знал, что это не так. И сделал это для того, чтобы