Седьмой - Сергей Лукьяненко

горьковатому привкусу, витаминами группы «В». Я включил музыку — тихонько затренькала гитара. Переключать треки получалось, а вот вывести список на экран не удалось. Электроника после отключения искина жила своей странной жизнью.

Ладно, пусть гитара. Что-то испанское, кажется.

Я вытащил из павшего (не путать с падшим) серафима девчонку, которая его пилотировала. Девчонка вопреки здравому смыслу именует себя ангелом. Когда она сообразила, что мы прилетели не спасать, а добивать, её прям закоротило…

Кто же она? Инопланетный паук или медведь в человеческом теле? Нет, сомневаюсь, никакого смысла нет менять физический облик. Мы серафимов видим только в кристаллическом теле размером в десятки километров, зачем пилоту влезать в непривычное и неудобное человеческое тело?

Значит, она человек. Допустим, инопланетянка, но…

Чушь. Не верю я в такие шаблоны мироздания. Даже на Земле разные народы белые, черные, желтые, разного роста, разреза глаз, формы носа и скул. Жизнь на другой планете может быть похожа на земную, но все-таки должны быть отличия.

Тогда что?

Она пришелец из будущего?

Ну да, и все законы мироздания летят в черную дыру.

Мне надо её разговорить. Первый раз за пятнадцать лет тренировок и боев (я себя более-менее с пяти помню), появился шанс узнать, что всё-таки происходит в нашем мире. Но для этого надо её спасти.

А я пока не спас.

По всей логике выходило, что её товарищи-«ангелы» не обрадуются неожиданному спасению Эли.

Я ухмыльнулся, мысленно произнеся имя. Хорошо ведь придумал?

Девушка открыла глаза. Посмотрела на меня.

— Привет, — сказал я. — Поспала?

Она облизнула губы.

— Да. Это приятно.

— А ты раньше не спала, что ли?

— Нет. Когда я серафим в этом нет нужды. Иначе думаешь, чувствуешь, воспринимаешь мир.

— Наверное, в человеческом теле всё хуже? — осторожно спросил я.

— Иначе. В серафиме биологическое тело в симбиозе с кристаллическим. Скорость мышления другая, восприятие мира глубже, но эмоциональный фон совсем другой. Это проще.

Я кивнул, будто всё понял.

— Хочешь попить?

— Ага.

Я кивнул подбородком на сосок. Девушка склонила голову, сделала несколько глотков. С явным нежеланием оторвалась от соска.

Понятно.

— Больше ничем угостить не могу, — сообщил я. — В полете питание только жидкое.

— Почему?

— Костюм поглощает и перерабатывает отходы. Но с жидкими ему проще.

— Фу, — сказала она после короткой заминки. — Гадость какая.

— Так уж мы устроены, извини.

— Даже не хочу об этом говорить!

Я усмехнулся. Ну и не говори, информацию я тебе дал.

— Мы летим уже восемь часов, Эля. Исходя из расположения…

— Иоэль!

— Иоэль огромный как астероид, из серого хрусталя, швыряет протуберанцы и прёт по космосу куда хочет. А ты молодая девушка, напугана до жути и боишься сделать лишний глоток воды.

— Замолчи, — сказала Эля и отвернулась.

— Исходя из расположения Каллисто, скорости… бла-бла-бла… В общем, если я не сильно ошибся, то в течении десяти-двенадцати часов у нас есть шанс связаться с базой, скорректировать курс или попросить помощь.

— А если сильно?

— Тогда нас никто не услышит, мы умчимся в пространство, станем спутником Юпитера. Лет через пятьсот кто-нибудь случайно найдёт «пчелу». В ней будет моя иссохшая замороженная тушка и ты в ореоле.

— Я тебя выброшу!

— Ну выброси, — легко согласился я. — Буду витать рядом с пчелой, ты станешь мной любоваться. А если внутри — то можно делать вид, что я живой, разговаривать, вместе любоваться звёздами… ай!

Эля ощутимо пихнула меня кулаком внутри костюма.

— Я слишком юный для таких сильных чувств, — сказал я.

— Да что ты за человек вообще!

— Майор военно-космических сил России Святослав Морозов, — сказал я. — Или старлей Небесного Воинства Святик Морозов. Мне двадцать. Или двенадцать. Или гораздо больше. Это сейчас неважно. Лучше скажи, почему твои друзья хотели тебя утопить в Юпитере?

Она молчала очень долго, я даже решил, что ответа не будет. Тихо звенела в динамике гитара, плыли вокруг звёзды.

— Меня поразил трон.

— Кто? — не понял я.

— Падший престол. Правильнее их называть так, суть их слишком искажена… Мы никогда не думали, что такое оружие возможно. Полагаю, меня сочли опасной. Или заражённой. Я сама приняла бы такое же решение — добить внешнее тело, чтобы получить время на размышление, пока ореол сохраняет биологическое.

— Так чего не осталась на «внешнем теле»?

— А ты бы остался?

— Я всего лишь человек, мне страшно. Ангелу-то чего бояться? У вас не должно быть человеческих страхов и потребностей.

Она опять замолчала. Потом жадно присосалась к соску. Оторвалась от него, спросила:

— Доволен? Есть и страхи, и потребности. Оболочка диктует.

— Понимаю, — согласился я. — У нас это называется «дитячество» — когда откидывает в нового клона, то начинаешь себя вести совершенно иначе. Не путай с детством, мы давно не дети. А тебе сколько лет?

— Ты не поймешь и не поверишь.

Понятно, опять началось.

— Хорошо, — согласился я. — Тогда давай о будущем. Если нас находят и доводят до базы, то что это значит для тебя?

— Ничего хорошего.

— А для нас?

— Ещё хуже.

Мы молча смотрели друг на друга.

— Значит, самое разумное для меня — умереть и возродиться на базе, — сказал я. — Это логично?

— Да. Но мне не нравится!

— Понимаю, — согласился я. — Тогда предложи альтернативу. Я-то уже влип, но подводить полтысячи человек не согласен.

— Если бы твой истребитель был заправлен, а искин цел…

— Тебе есть куда улететь? — я усмехнулся. — Слышишь треск? Это твоя легенда ломается, уважаемый ангел. «Пчелу» можно дозаправить, но искин не починить. Тонкая электроника, только полная замена блоков на базе.

— Тогда… — она на миг зажмурилась. — Тогда умирай и возвращайся. Скажи, что выполнил задание, и серафим рухнул в Юпитер. Когда к тебе придёт посланник, не говори про меня.

— Он же узнает…

— Ангелы не могут читать мысли! Он наполнит тебя благодатью, начнётся эйфория и ты сам всё расскажешь. Но я дам тебе иммунитет. Соври. Придумай историю, любую, ангел не допустит и мысли, что ты врёшь.

— А ты будешь тут?

— Тысячи лет, — Эля кивнула. — Но это спасёт тебя и людей на базе. Вечность смотреть на звёзды куда лучше, чем вечность смотреть во тьму.

—