Цифровая каста - Юдханджая Виджератне

Раджастхан, Уттар-Прадеш и Одишу. Парвати и Амарасингхе были против. Там зона боевых действий, говорили они. Но ведь именно это мне и было нужно. Ведь именно там сейчас разворачивалась интересная история. Пакистан (по крайней мере, на бумаге) поддерживали Китай и Саудовская Аравия, а Индостанский фронт свое лучшее вооружение на тот момент получал от России. Я чувствовал, что в этих событиях заключен нарратив, который мог бы запечатлеть не только индийский дух, но и привлечь внимание всего мира.

К счастью, здравый смысл одержал верх, и мы решили поехать на юг. На юге царил мир и находились города.

И вот я, Парвати и неизменно услужливый Амарасингхе уже неслись прочь от Бомбея, оставляя позади небоскребы и искусственные угодья западного побережья. Я помню, как с нежностью оглядывался на эти пейзажи. Называйте его как хотите, но Бомбей, как Лондон или Нью-Йорк, был одним из последних по-настоящему человеческих городов. Все остальное уже стало собственностью корпораций.

Если это не выгорит, пообещал я самому себе и всем остальным, то я увольняюсь.

– Красиво, правда? – спросила Парвати, в глазах которой отражались огни города. Она родилась и выросла среди этих небоскребов.

– Красиво, – отозвался я, погруженный в собственные мысли.

На следующие полгода я стал прежним собой: путешествовал, выбирал кадры, снимал.

Я снял деревню GlaxoSmithKline. GSK – одна из крупнейших фармацевтических компаний в мире, а ее индийское подразделение и вовсе представляло собой настоящий город-государство. С политической точки зрения его уже можно было считать отдельной страной: проходящий через GSK денежный поток был настолько велик, что единственным ограничением, наложенным на компанию, был запрет нанимать роботов вместо людей. Полмиллиона человек жили в вычурном и практически стерильном городе, который возносился к небу подобно белой крепости, окруженной громадными пространствами мрачных трущоб. О NumberCorp они даже не слышали.

– Не ходите туда, – посоветовала гид, когда я спросил ее насчет трущоб.

Она проводила нас к стене. За ней находился ров в несколько километров длиной – искусственная река, в которой плавала отвратительная желтовато-черная жижа. Прямо у нас на глазах из темноты по другую сторону рва выросли руки и ноги, и мы вдруг увидели, как банды полудиких детей наполняют этой жижей ведра. Я отправил туда дронов, но меня остановили. Гид обратилась к Парвати и что-то сказала ей на хинди. Я несколько раз услышал слово «паранжи».

– Она говорит, что ты не получил их разрешения, – перевела она.

– Мы же говорили с GSK перед тем, как сюда приехать.

– Разрешение должны дать не GSK, – объяснила Парвати. – А они.

Я все понял. И убрал дроны. Индия – странное место. Здесь людям позволят умирать с голоду, но все равно будут уважать их права.

Я путешествовал, снимал, отправлял снимки Джулиусу и Вурту. Я знал, что об этих местах им уже рассказывали социологи, активисты, либералы с пристрастием к кофейням и многие другие, но на деле все это не имело никакого значения. Это было моей работой. В дороге я начал редактировать эти фото, пытаясь сделать нечто вроде сравнения «До “Номера”/После “Номера”», чтобы понять, какие сюжеты мы могли бы охватить нашим сериалом. Каждую среду мы вместе с Вуртом устраивали мозговой штурм, во время которого я показывал несколько отснятых видео, после чего каждый высказывал собственные идеи насчет того, как все это изменится с приходом «Номера».

Впервые я увидел новый мир. Я слишком долго пробыл за стенами Кремниевой долины. Моя жизнь более или менее ограничивалась самой Долиной и NumberCorp; оттуда же были и мои друзья. Во всех делах и словах я неизменно выступал как человек из Долины.

От такого невольно меняешься. Мир превращается в крутящиеся двери офисов, корпоративных квартир, отелей и мероприятий. Люди только и говорят, что об очередном крупном прорыве, об экономическом спаде, о новейших достижениях, о соответствиях между продуктом и потребностями рынка. Я же променял это на путешествие, на палящее солнце, на мир, где люди говорили на моем языке, но не том, которым я пользовался последние лет десять. А пока я, будто какой-то диковинный пришелец из Утопии, исследовал эту новую планету, шестеренки продолжали вращаться, и технологический мир полным ходом двигался вперед.

Наверное, это был август – чудесный август в Долине, что означало: дела идут хорошо. Банки отваливали нам кучу денег за использование NumberCorp API, прогоняя через наши формулы миллионы человек. В дело включились агентства занятости, как и все хоть сколько-нибудь компетентные компании в сфере маркетинга. Хотите знать, сколько человек в Вашингтоне имеют номер выше 12000 и, стало быть, могут себе позволить (и хотят) вон тот новый «Ролекс»? Пожалуйста. Никаких проблем: мы можем выдать вам информацию о людях, их номера, демографические данные, где они едят, где проводят время, какими банками пользуются.

Помню, как однажды проснулся взбудораженным в три часа утра и стал читать сообщения в корпоративном канале @планы_битв:

@ДЖУЛИУС: Представьте сколько возможностей

@ДЖУЛИУС: Для людей

@ДЖУЛИУС: Вообразите, что мы могли бы с этим сделать

@ДЖУЛИУС: Создать приложение, которое не просто покажет людям их номер

@ДЖУЛИУС: А подскажет им, с кем переспать или где завести друзей

@ДЖУЛИУС: Где зависают люди из их круга и не только

@ДЖУЛИУС: Представьте, что ваш телефон мог бы показать ваш следующий шаг

Это было лишь частью более длинного обсуждения. «Любопытно», – подумал я, а затем снова уснул. Когда я проснулся, был уже почти полдень, и в канале @планы_битвы успело набежать больше семисот непрочитанных сообщений.

@СИННАТАМБИ: не только отношения? Как насчет карьерного роста?

@СИННАТАМБИ: увеличь свой номер и получи ++ к известности

@КУРЦМАНН: если нам удастся нанести на карту все события и людей,

@КУРЦМАНН: которые могут повысить номер пользователя,

@КУРЦМАНН: и показать их

@БОНИКЕР: Охренеть, +1

@МОНАРД: Постой, сдай-ка назад, это вмешательство в частную жизнь с большой буквы В

@ВУРТ: @ДЖУЛИУС @БЕННЕТ @КОХ @ВАВИЛОН @МОНАРД

@ВУРТ: Мы можем встретиться в оффлайне?

@МОНАРД: Предлагаю собраться и обсудить это подробнее

Если и есть подходящее слово для странного, тяжелого чувства, когда ужас соседствует с бабочками в животе, то испытал я его именно в тот день. Я прокручивал обсуждение все дальше, и дальше, и дальше. Судя по всему, несколько человек только что пригрозили увольнением.

Я позвонил Вурту. Тишина. Я позвонил Ибрагиму. То же самое. Тогда я позвонил Элише Рэндом, которая все еще карабкалась по карьерной лестнице алгоритмического отдела и была ошарашена не меньше меня. Последующие два часа мы провели онлайн, зачитывая друг другу ответы из канала. Семьсот сообщений превратились в тысячу. Затем в две.