А. Смолин, ведьмак. Цикл (СИ) - Васильев Андрей Александрович

Я так не умею. А жаль!

Правда, на молодых людей его слова особого впечатления не произвели. Внешне не произвели, но я, которому они завернули руки, почувствовал, как напряглись их мускулы.

— Отпустите, — махнул рукой Вагнер. — Чего теперь.

— Правильно, — одобрил его слова Геннадий. — И давайте-ка пройдем в здание, хорошо? Стоит ли на улице стоять? Все вопросы всегда разрешимы, так я думаю. И ваш, Петр Францевич, наверняка тоже.

Я массировал левое плечо, слушал, что говорит Геннадий, и приходил к выводу, что не очень-то он и безопасник. Больно он умело проблемы разруливает, и речь у него поставлена куда как лучше, чем у бывших служак, пусть даже и работавших некогда в весомых структурах, не имеющих отношения к армии.

Странный тип этот Геннадий, непонятный. Надо от него подальше держаться будет после того, как закончится муторная история с порчей.

У Вагнера дернулся глаз, но он, тем не менее, направился ко входу, следом за ним потопали его люди. Безопасник склонил голову к плечу и чуть приподнял правую бровь, как бы говоря: «А тебе особое приглашение надо?».

— Иду, — покорно вздохнул я и направился за остальными.

Уже в банке Геннадий, следующий за мной, еле слышно шепнул мне на ухо:

— Не вздумай дать Вагнеру то, что ему нужно, раньше времени. Ждем Ольгу Михайловну.

Бумммм! Как кувалдой по затылку.

Ну почему я всегда думаю, что последнее слово будет за мной, а на деле выходит, что я еле-еле умудряюсь только первое сказать?

Опять меня разыграли как пешку. Причем в чужой игре.

Все было просчитано, включая мои слова и заламывание рук. Мне позволили начать партию, а доигрывать ее будут другие. Мне же отведена должность зрителя, максимум — статиста.

То-то мне странным показалось то, что Геннадий появился немного не ко времени. По логике вещей, охранники, увидев в камеру, как сотрудника скручивают прямо у входа, должны были выскочить немедленно, но нет, этого не случилось.

Они ждали. Ждали точки кипения. Точнее — он ждал. И вышел на сцену тогда, когда это было выгодно. Ему выгодно. И Ряжской.

Но сработано красиво. И финал у этой истории, скорее всего, будет тоже красивый. Разумеется, без учета моих пожеланий, но кому они, по сути, интересны? Я просто в очередной раз был пешкой, которой позволили недолго думать, что она ферзь.

Нет, правы были древние мудрецы, когда говорили, что богу отведено богово, а кесарю — кесарево. Многоходовые интриги — не мое. Слишком я для этого прост. Это если мягко выражаться.

Я, конечно, могу сейчас немного взбунтоваться, не ждать Ряжскую, поступить по-своему, но это уже ничегошеньки не изменит. Разве что только в еще более глупом виде меня выставит. Мальчишество хорошо в тринадцать лет, а после двадцати оно смешно.

Так что пусть уже все идет так, как идет.

Я зашел в переговорку, плюхнулся в кресло и зевнул, прикрыв рот рукой.

— Дома ночевать надо, — зло бросил мне Вагнер. — Мы с трех часов тебя там ждали!

— И зря, — вяло парировал его фразу я. — У меня на эту ночь были другие планы. Я наслаждался продажной женской любовью.

— Я не знаю, что именно ты сделал и как, но настаиваю — прекрати это, — стукнул кулаком по столу Петр Францевич. — Верни все… Господи, даже слова к данному случаю не подберешь вот так сразу. Верни Яночке здоровье! Немедленно! Я знаю, что это твоих рук дело. Да, антинаучно, да — невероятно. Будь ты проклят! Верую. Верую в то, что возможно всякое! Что ты еще хочешь? Мальчишка, мерзавец, негодяй! Делай немедленно что сказано!

— Вздремнуть бы, — сказал Геннадию я, и снова зевнул. — Или хотя бы кофе попить.

Вагнер побагровел, и мне стало немного не по себе. Он был близок к бешенству, а жилка на его лбу билась, словно ручеек.

Как бы его удар не хватил.

Похоже, безопасника, ну или кто он там, посетила та же мысль.

— Он сделает то, что должен, — веско произнес Геннадий. — Но пока давайте все успокоимся. И вот еще что… Александр, набери референта, пусть она сюда подаст кофе для Петра Францевича. Или вам лучше чай?

— Почему только для него? — возмутился я. — Мне тоже чашка кофею положена. За перенесенные мучения.

— Смолин, вы, похоже, забыли, что сейчас находитесь на работе, — отчеканил Геннадий. — И здесь вам никто ничего не должен. А вот вы, напротив, обязаны соблюдать внутренние распорядки и предписания. И если вы это никак не можете усвоить, то, боюсь, вам недолго осталось занимать вашу должность.

— Так его, — удовлетворенно произнес Вагнер и вытер со лба выступивший там пот. — Наглец редкий этот ваш Смолин, я таких давно не видал.

— Нечасто в метро бываете, — сообщил ему я. — И на улице вообще. Небось все кабинет да личный автомобиль. Сейчас все такие, как я.

Геннадий молча показал мне на телефон. Я сложил руки на груди и уставился на потолок, прекрасно осознавая, что смотрюсь, как минимум, смешно.

Не знаю, чем кончилось бы дело, кабы в этот момент не впорхнула Ольга свет Михайловна. Она была свежа, весела и благоухала очень дорогими духами. Настолько дорогими, что я даже затрудняюсь сказать, какими именно. Мои приятельницы на подобные ароматы денег сроду не имели. Хотя это все субъективно, может, просто данный аромат очень индивидуален, и дело в этом.

— Всем доброе утро! — озарила она кабинет своей белоснежной улыбкой. — А вы что такие напряженные?

— Доброе? — снова вскочил с кресла было успокоившийся Вагнер. — Какое оно доброе? Яна ночью чуть не умерла, да и сейчас ей не лучше. Она дышать почти не может, я ее в клинику отправил, на аппарат поставил. И все этот твой протеже!

— Вот этот? — Ряжская показала на меня пальчиком. — Да?

— Да! — выкрикнул Петр Францевич. — Именно! И, главное, он еще шутки шутит! Дурака валяет! Мммерзавец такой!

— Да что вы меня все оскорбляете? — наконец не выдержал я. — Давайте уже как-то с этим заканчивать! Я тоже по мутер вас так послать могу, что…

— Уволен, — равнодушно произнес Геннадий. — Приказ будет сегодня.

— Ой, прямо напугали, — я встал с кресла. — Да не вопрос. Меня за последние пару месяцев столько раз увольняли, что я со счету сбился. В гробу я ваш банк видел, в белой теннисной обуви. И еще — вы безопасник и меня уволить не можете, полномочий не хватит. Но я сам уйду, не проблема. О, кстати! Это я прихвачу на память.

И ловко снял с пиджака Геннадия коротенький волосок.

Точнее — почти снял. Как и когда он перехватил мою руку, я так и не понял, настолько моментальным было его движение. И, главное, он даже ее не крутанул, но стало очень, очень больно, а пальцы разжались, выпустив добытый волос, который мягко опустился на пол.

— Не надо, — мягко посоветовал он мне. — Я не господин Вагнер, кричать не буду. Сядь на место и не дергайся. Не могу уволить? Ладно. Значит, пока приказ не подписан, ты на службе и обязан мне подчиняться.

Ничего. Нет крючочка для лихоманок — и не надо. Я еще чего-нибудь придумаю. А с той заразой, что за иглой придет, как-нибудь сам разберусь.

— Что-то вас совсем не туда занесло, — расстроенно проговорила Ряжская, всплеснув руками. — Ругань, угрозы, обиды. Мы же разумные люди, то есть всегда можем сесть за стол переговоров и найти общий язык.

Я зло сопел, Геннадий с усмешкой смотрел на меня, а Вагнер беспрестанно вытирал мокрый от пота лоб.

— Сели. — Ряжская похлопала ладонью по столу. — Саша, я тебя прошу! Да, Гена, сходи и попроси подать нам кофе.

— И мне? — уточнил я немедленно.

— Если хочешь, — пожала плечами Ряжская.

Я еле удержался от соблазна показать Геннадию язык. Серьезно. Как в начальной школе. Ситуация это просто диктовала.

Но удержался. Зато тут же сказал:

— Три кусочка сахара и сливки, — подумал, и добавил: — И пошевеливайся, голубчик, у нас еще много дел. Мне вот заявление об увольнении писать надо.

— Ну что за детский сад? — укоризненно глянула на меня Ольга Михайловна. — Взрослый же человек! И вот что еще, Петр. Мальчики твои пусть за дверью подождут.