Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

путь ведёт в места, которые он был бы рад покинуть навсегда. Я надеюсь, ты в меру храбр и осторожен и что в поединке между прошлым и тобой победу всё-таки одержишь ты, какой есть. Мы пока что не можем к вам пробиться. Лент таких, чтоб хватило на троих, ни у меня, ни у Алисы больше нет. В крайнем случае уходите на ту сторону, ты знаешь как. Если вдруг будет у тебя возможность спасти тех детей из Садов – забирай всех, мы примем, я приму. Уже можно. Уже неважно. Люблю до неба. Сделай так, чтоб в Садах затанцевали. Эльфам передай привет».

– Да уж, – сказал Олеандр, – ему тоже привет.

– Я не буду писать ответ, – сказал Гюрза, – я просто сделаю, как он хочет. Вы же все со мной?

Да что он хочет-то? Мама и Ференц в самом низу свитка зачем-то понаставили сердечек – половину он рисовал, узкую, чёрную половину, а половину мама – красные и сочные. Чёрное с красным. Ленточки. Замки́.

– Ого, – сказала Карина, – а мне тоже есть записка!

Она уже скрутила крышку с той блестящей прямой бутылки, поймала выпавшую сложенную бумажку и теперь читала:

– «Карина-свет! Хотел бы я тебе помочь больше, чем успел, да, видно, не судьба. Ты-то, ты-то лучше всех знаешь, как навести шороху?»

Она читала запинаясь, медленно, как будто каждое слово было для неё отдельным и понимать смысл нужно было с нуля. Сбивалась, продолжала. Как будто в принципе редко читала вслух.

– Что такое навести шороху?.. А, вот. «Навести шороху, устроить кавардак…» Да что он имеет в виду? «…поставить всё вверх дном. Покажи им всем там, почём фунт лиха». Почём чего что? «Думаю, мы ещё увидимся. Ах да, уточню: краска не кончается». Ого, правда, что ли?

Она немедленно стиснула эту бутыль без колпачка, и оттуда с шипением вырвалось облако рыжей краски. То есть там содержатся вообще все цвета, да? Ну разумеется – если Ференц заколдовывал, если это и так волшебная вещь… Краска была теперь частично на рубашке Гюрзы, частично на покрывале, частично на её, Сашиных, волосах.

– Ой, – сказала Карина, – простите, не подумала. Но это ж я смогу все стены расписать!

– У тебя есть таланты к рисованию?

– А что, нужны?

– Угу, – сказал Гюрза, – а дети там сидят без одежды для прохлады. Раз мы не можем выгнать твоего дедушку другими способами и не можем вернуть детям то, что у них отняли, и не… Давайте просто сделаем так, чтобы твоему дедушке самому стало тут невыносимо. Он любит кукол. А не любит, когда ты…

Когда она ведёт себя так, как ей нравится вести. Так, будто ей двенадцать, ей ведь и есть двенадцать, а не пять.

– И дети могут… – продолжал Гюрза. – То есть птицы могут сами к ним вернуться, если мы тут всё встряхнём! А, о, и кстати: твой отец ведь тоже наверняка не выдержит такого надругательства и вылезет… выйдет, прости, наружу.

– Вы что же, – сказал Олеандр, – вы собрались устроить праздник? Я готов помочь.

Глава 23

Что краска пахнет мерзко, Саша знала. Но что есть ещё краска для волос, и что она бывает в том числе и синяя, и розовая, и голубая даже, и что, чтобы покрасить волосы не все, а прядями, надо их завернуть в такое тонкое, серебряное и шуршащее? Нет, этого принцессе узнать неоткуда. Так вот, эта-то краска пахла не так плохо, и вообще всё оказалось не так плохо – даже если учесть, что красили Сашины волосы в четыре руки Карина и Мелисса. Саша вообще-то никому на свете не позволяла подступаться к своим волосам. Ну, кроме мамы – маму не остановить. На самом деле Саша всё ещё иногда мечтала быть той самой принцессой, что сидит у окна и расчёсывает волосы.

Или на скале. А кто плывёт мимо и засматривается или проезжает мимо и засматривается – те пусть справляются как хотят.

Только теперь она показывала бы в окно и кораблям синие, розовые, голубые пряди. Карина предложила:

– Может, тебя заодно постричь?

Вот это да! Явиться к дедушке не только с разноцветными волосами, но и с короткими? Нет, нет, это перебор.

– Ты дедушку не хочешь испугать или сама не хочешь?

Нет, пожалуй что сама. Но можно сделать странную причёску!

– Косички, – сказала Карина, – много мелких косичек. Их все любят.

– Никогда не пойму, – сказала Мелисса, – на что вы тратите столько времени, если у вас его так мало?

Но Мелисса же эльфийка, а эльфы всегда так ворчат. Зато когда Сашины волосы наконец-то пропитались краской как надо и просохли, Мелисса просто повела ладонью – и волосы начали заплетаться в косички сами собой.

– Только не все, – попросила Саша, – хочу, чтобы они перемежались.

Ай, дамы все упадут в обморок. Мама, может, тоже. Хотя нет, мама-то махнула бы рукой: хорошо, мол, что не с музыкантом сбежала в летнюю ночь, а остальное ерунда. Ференц, наверное, одобрил бы – это ведь он же краску и прислал. Отец бы… ой, нет. С другой стороны, если это заставит его покинуть театр…

– Вы долго ещё там? – крикнул Гюрза.

Он разбирал присланные сокровища, опять на маминой кровати. Бедная кровать. А просто в башне Скорби не было зеркал, а для покраски нужно зеркало; а дедушка уже убедился, что в маминой комнате никого не было, и смысла там искать нет. Поэтому они все пришли сюда.

– Твоя мама умела запираться очень хорошо, – проговорил Олеандр, дотрагиваясь до всех маминых замков. Помял белую ленту в пальцах. – Но могла просто оплести плющом, и дело с концом.

– Не все умеют оплетать плющом, – сказал Инжир. – Тем более каждую ночь. То оплетай, то расплетай…

Чего там только не было, в этой посылке от мамы и Ференца. Всё маленькое делалось большим. Кукольные туфли обернулись настоящими. Карина нашла жёлтую помаду и накрасила ею и веки тоже.

– Как думаешь, в какой лучше покрасить заборы в Садах? Или пусть лучше они сами выберут?

Ох, голова кругом идёт. С другой стороны, если это всё прогонит дедушку и если отец перестанет залипать на платья… Это Каринино словечко: «залипать». Как быстро всё-таки цепляешь что не надо!

– О, Саша, Саш, а хочешь шорты с цепью?

Вот уж нет, спасибо.

– Ну и ладно! Смотри, а юбка пышная вот эта не твоя ли?

Кто над этим трудился – мама или Ференц? Кто это всё шил или находил и уменьшал потом? На юбке – светло-голубой, но всё равно! – кружево так топорщилось, что можно