Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

Катьку, – сказала Карина тихо. – То есть она меня не увидит никогда больше. Не будет знать, что это я.

Окно потемнело. Пахнуло пылью. И сырой землёй. И фиалками. И колодцем.

– Давай мы схватимся за шторы, – сказала Карина, – и прыгнем. В башне вроде мох подстелен.

Вроде?

– Сашенька, я сейчас войду!

Нет! Раз, два, три. Конечно, карниз рухнул, и они с Кариной тоже; так и упали в темноту, то есть куда-то в башню, – запутанные в шторах и с карнизом за спиной. Шторы совсем прозрачные, скользкие, летние, как крылья стрекозы, при этом прочные. Но почему они не ударились о каменный пол?..

Упали с чавканьем. А потому что под ладонями действительно был мох. И под коленками. Везде. Мягкий и мокрый. Хоть бы не грязный…

– Выпутывайтесь, – сказал Олеандр, – и давайте уже поговорим как следует.

Можно подумать, он за ней бегал два дня, а она только и переносила встречу на попозже! Кто их здесь ждёт вообще? И где это «здесь»? Ладони пришлось вытереть о юбку.

Это был не тот зал, где она так недавно и давно ждала отца. Этот был круглый, даже с люстрой. В башне всегда сумрачно, поэтому тут и там горели свечи. Все сидели прямо на мху, разве что покрывало постелили. Саша узнала Гюрзу, Олеандра, почему-то Инжира и эту деву из их эльфийской охраны, как её? Мелиссу.

– Ну что ж, – сказал Инжир, – теперь, когда все в сборе…

– Хочешь воды, принцесса? Или хлеба?

Это сложный вопрос. На родительских землях можно было есть всё, что привозили эльфы, – от персиков до ящериц в карамели, всё безобидно. Но башня Скорби – родительская земля или уже нет? Учитывая, что совсем старые здания строили ещё только эльфы, без людей, и что поэтому-то башня и блуждает…

– Ешь, – Карина уже выпуталась из штор и протягивала ей, Саше, ломоть хлеба, – мы едим.

– Никто не хочет никого оставить себе, – сказал Олеандр, – никто не станет подчинять вас с помощью пищи. Это только про союз. Ты нам нужнее на своей земле, хозяйкой. Или будущей хозяйкой.

А вдруг она всю оставшуюся жизнь будет тосковать? Хотя по чему? По стране эльфов, которой никогда в глаза не видела?

– Вот именно, – сказал Инжир.

Да что он себе…

– А мысли я читать не разрешала.

Хлеб был – будто ты шёл куда-то долго-долго, даже забыл куда, а оказалось, что домой; и вот кто-то, кого ты ждал, протягивает хлеб. И вода – будто бы в саду забил родник, не искусственный, не спланированный, а просто так. Как чудо.

Эльфы ели со всеми. Так и задумаешься, что за всю жизнь не видела, как какой-нибудь эльф ест просто хлеб. Олеандр подмигнул ей. У Мелиссы на коленях зачем-то лежал обнажённый меч. Она кивнула Саше и спросила:

– Почему всё-таки не поединок?

Между кем и кем? Мама, прости, тут эльфы с дедушкой сразились?

– Мы не можем, – сказал Олеандр, – никто из нас всерьёз не выйдет против старца.

– Но все знают, что он не старец! – Мелисса даже по коленям себя хлопнула, не по лезвию – рядом. – Все знают!

– Не все, – сказал Гюрза, – Саша не знает, кажется. Не знаешь ведь?

Ещё и дедушка не дедушка. А дальше что? Может, и сама Саша уже не Саша, а какой-нибудь, к примеру, куст?

Подумаешь. Она не прочь бы стать кустом.

– Как так вышло, что все всё знают о моей семье, а я…

– А я думал, ты вот сейчас велишь: «Поведайте же мне», – сказал Инжир.

– Но это тайна твоей мамы, а не наша.

– Ага, поэтому вы ей владеете, а я…

– Угу, – сказала Карина, – вот давайте от человека всё скрывать, да? Её и так родной отец чуть не сожрал.

– Не смей так говорить!

– А что, неправда, что ли?

– Он дал мне нож.

– Ну вот, хотя бы нож дал. Да правда, слушайте, если не рассказывать – тогда и звать её не стоило! Что вы как эти?

Какое странное чувство. Неизведанное. Как будто кто-то есть за твоей спиной, кто-то, кто за тебя – и кого при этом всё время хочется пихнуть локтем, хотя принцессе и не подобает. Кто-то, кто прыгал с тобой с одного карниза. А до этого прыгал на кровати твоей матери!

– Что вы как эти, ну?

– Как кто мы?

– Ой, да ну вас в пень.

– Твой дедушка, – сказал Гюрза, – твой дедушка – младший сказочный народ. Вредный помощник.

– Что?..

– Жила-была девушка, её отец похвастался, что та спрядёт золото из соломы, и посадили девушку в башню, и велели прясть до рассвета, а не то…

– Да я знаю все эти старые истории!

– Да не такие уж и старые, – сказал Инжир, – и вовсе не такие уж…

– Цыц, – фыркнул Олеандр, – речь не о тебе. Я правильно сказал «цыц»?..

– Так вот, – сказала Мелисса, – твой дедушка – из тех, кто приходил… приходит… помогать. Он-то может спрясть золото. Но взамен требует то первенца, то колечко, то ещё что-то непотребное.

– Но дедушка делает ленты!

– Эти умеют, – сказал Олеандр, – эти могут. Старое, хитрое племя. Мы не можем с ними…

– Мы даже не знаем, дочь ли ему твоя мать, или кто-то когда-то всё-таки отдал ему дитя на воспитание, – продолжила Мелисса, – мы не знаем. Но им только дай волю что-нибудь стащить. Он ждал, пока твои родители ослабнут. Может, верил, что твоя мать оставит твоего отца. Вот кстати, дева, что с твоим отцом?

– Она ещё дитя, – сказал Инжир, – никакая не дева.

– Ой, вас-то кто спрашивал?

Инжир показал ей язык. Олеандр только вздохнул.

– Я что-то помню от отца, – сказал Гюрза, – он мне рассказывал истории светлых. Не знаю, откуда сам взял.

– Да выменял, наверное, – Мелисса пожала плечами, – как всё выменивают.

– Мой отец смотрит на старые платья моей мамы в старом театре.

– О. Тогда понятно, почему этот обрезок… мелкий вредитель… почему твой дедушка, Саша, решил умыкнуть трон, а заодно и власть. Мы не хотим в соседях такого короля.

– А такого, как мой отец, – что, тоже не хотели? Раз не помогли, даже не подумали за все эти годы!

Эльфы переглянулись.

– Он медленнее портился, – сказал Олеандр, – медленней приходил в негодность. Нет! Да как же это? Медленней поддавался тьме. Можно было ждать. Мы ничего не можем делать напрямую, когда речь идёт об этой вашей… вечной истории, которая сама себя производит с вашей помощью.

– Вы говорите об игре?

– Да, об игре. Мы могли только сделать так, чтобы он знал, что мы знаем.

– И что, никто из вас… – Все эти годы они тут ходили