Где распускается алоцвет - Софья Валерьевна Ролдугина

и Дрёма этот, и Костяной, и вообще… Но когда это закончится, мы поговорим и всё обсудим. И я тебя обязательно спасу. Найду выход, честно. И всё будет хорошо. Веришь?

– Нет, – выдохнул он. – Но это и нормально. Не бери в голову. Ты же знаешь, я почти что мертвец; а у мёртвых надежды нет.

Сказал – и исчез.

Алька сглотнула; подумала, что надо бы позвать его снова, договорить, что нельзя расставаться на такой вот ноте… и не смогла.

Она и обернуться-то сумела не сразу.

– Итак, давайте-ка повторим свои роли! – хлопнул Дрёма в ладоши.

Он сейчас выглядел возмутительно свежим, бодрым и самоуверенным, хотя поспал от силы часа два, с девяти до одиннадцати. Альке тоже советовал отдохнуть, пока есть возможность, но она не смогла, пусть и попыталась. Зато успела, пока все остальные спали, познакомиться и даже сдружиться с последним членом команды, Мормагоном Князевым. Он оказался нелюдимым, угрюмым парнем, с виду примерно лет этак семнадцати, не больше; тощий, черноволосый, лохматый, красноглазый – и с такими синячищами, словно тушь потекла или подводка размазалась. Правда, по его уверениям, семнадцать ему было уже полвека как – с тех пор как на него, молодого перспективного колдуна, возвращавшегося домой после первого в жизни свидания с барышней, напал упырь.

– Я, разумеется, отбился, – холодным голосом объяснил он, рассказывая свою историю. Алька на интонации не обиделась, поняла уже, что Мормагон – Мор – так говорит примерно всегда. – Но с тех пор ненавижу две вещи.

– Упырей и свидания?

Он закатил глаза; сарказм и сардонические ужимки шли ему невероятно.

– Сырое мясо и ночную работу. Ирония в том, что мне ничего, кроме этого, и не светит.

Алька тогда хихикнула, а Мормагон улыбнулся из-под косой чёлки, застенчиво и неуверенно… А теперь он сидел, изображая холодность и равнодушие ко всему, хотя наверняка – она уже догадалась по отросшим когтям и клыкам – ему не терпелось вступить в бой.

На Дрёму, задавшего вопрос, он не смотрел, но слушал во все уши – тоже, кстати, заострившиеся.

– А чего тут повторять, – вздохнула баб Яся. Она переоделась в старую, ещё материну, юбку с вышитой блузой, а оберегами увесилась, как новогоднее древо. Велька просто подпоясался вышитым кушаком – и всё, сказал, мол, если что, двинет Костяному по уху – и дело с концом. – Мы с Велемиром сидим дома и поддерживаем живой, чистый огонь в очаге. Алёночек по улице гуляет туда-сюда…

– С кочергой, – уточнила Алька меланхолично.

– …а вы за ней следите в оба глаза. Как только Костяной появится, вы его ать – и в мешок. Куда уж проще? – пожала баб Яся плечами.

Дрёма ослепительно улыбнулся:

– Когда всё «очень просто» и «сто процентов должно получиться» – обязательно что-то идёт не так!

Воцарилось молчание. Ружин уважительно качнул головой:

– Узнаю шефа. Умеет приободрить.

Но добавить к сказанному, в общем, было и нечего. Время близилось к полуночи; примерно без пяти все разошлись по позициям. Алька, тоже одетая в какой-то старинный вышитый сарафан, кумачово-красный, с белой оторочкой и обережной вышивкой по подолу и рукавам, выскочила за ворота, на ходу влезая в полушубок. Под старинным сарафаном было вполне современное термобельё и тяжёлые ботинки на шнуровке, но всё равно одежда ощущалась непривычно и неудобно… Ещё и карманы у полушубка топорщились, хоть половину колдовского инвентаря выкладывай: гребешок цеплялся за вышивку на рукаве, стоило сунуть в этот самый карман руку, а тяжёлое складное зеркальце норовило выскользнуть и разбиться.

– Если что, мы рядом, не бойся, – сказал напоследок Дрёма. Пальто он оставил в доме, чтоб не мешалось, и остался в одном свитере. – Мор тебя прикроет, он надёжен как… как… словом, очень надёжен, – добавил он, зевнув. – Вот леший, надо было кофе выпить всё-таки. Короче, сразу беги сюда, в драку не лезь, оставь это профессионалам.

– Как скажешь, – со вздохом отсалютовала ему Алька, придерживая кочергу под мышкой. – Буду послушной девочкой.

– Тебе такое не идёт, – фыркнул он и отступил за калитку, в тень.

Алька осталась на улице одна.

Она прошлась туда-сюда, чтобы размять ноги и чтобы не замёрзнуть. Потом, когда наступила полночь, достала из мешочка злополучное кольцо и шепнула ему:

– Ты больше не листок. Ты золото, старое золото! – и снова сунула в мешочек.

«Вот теперь начинается», – пронеслось в голове.

Но, вопреки ожиданиям, прямо сразу ничего, конечно, не началось. И через пять минут, и через пятнадцать, и через полчаса. Алька вышагивала по улице то вперёд, до поворота, то обратно, мёрзла и думала уже, что они где-то, наверное, просчитались, что Костяной нашёл другую жертву… Может, уже и убил.

«Или он всё-таки напал на столичное отделение сыска, – размышляла она. – Там же сколько золота? Много! Наверное, оно и тянет сильнее…»

Под ногами что-то хрустнуло.

Алька опустила взгляд – и увидела травинку, склонившуюся поперёк дороги и всю окованную льдом.

– Неужели так похолодало? – пробормотала она. – Что-то очень резко.

Изо рта вырвалось облако пара.

…а потом она подняла взгляд – и увидела слева, там, где осины начинали заваливаться в овраг, высокую жуткую фигуру, напоминающую не человека даже, а пятиметровую куклу, составленную, как конструктор, из множества костей, одетую в чёрную паутину, как в балахон. Одна рука – лапа? – была длиннее другой, и кончики острых, как ножи, когтей доставали до земли. Здоровенная башка напоминала деформированный череп, изъеденный временем с одной стороны и обросший бляшками, точно распухший, с другой. А внутри грудной клетки, за частоколом тонких кривых рёбер, билась, плескалась какая-то масса, вязкая, не то чёрная, не то красная… и словно бы живая.

– Ох, – вырвалось у Альки.

Она знала, что всё идёт по плану, что надо бежать, надо визжать, подавая сигнал – и не могла, точно оцепенела, и даже хватка ослабела настолько, что кочерга едва не вывалилась из пальцев.

А вот Костяной не мешкал.

Один прыжок – и он преодолел ровно половину разделяющего их расстояния. Напружинил ноги так, что косточки затрещали, занёс когтистую лапу…

– Беги, дура! – рявкнули совсем рядом, и мимо пронеслось что-то чёрное, жуткое, быстрое.

«Мормагон», – поняла Алька.

И наконец отмерла.

Взвизгнула, развернулась, драпанула со всех ног к дому. Успела увидеть только, как Мормагон – сплошные когти и клыки, утробный рык и пылающие алые глаза – вцепился Костяному в руку и дёрнул на себя.

Кажется, повалил.

Пожалуй, если б по росту они были примерно равны, а не различались ровно в три раза, Мормагон бы и победил. Быстрый, ловкий, безжалостный… Но он по сравнению с Костяным был как драный уличный кот рядом с