В памят(и/ь) фидейи. Книга первая - Лилия Талипова

Моя мама. Умерла.

Никак не могла сложить эти слова в одно суждение. Между ними неизменно выступала мучительная пауза.

Присела на кровать. Никак не могла придумать, чем себя занять. Спать не хотелось. Окинула комнату отсутствующим взглядом, наверное, надеясь найти ответ произошедшему. За окном луна размытым пятном едва виднелась из-за высоких сизых облаков. Она молчала. Молчал дом. Молчала я. Никто не хотел отвечать почему же моя мама… Умерла.

– Эли? – послышался сонный голос со стороны дивана в гостиной.

– Томас, – зевнула я. Почему сквозь слезы хочется зевать?

– Ты в порядке?

В порядке? Никогда не отличалась блестящею способностью долго и сознательно скрывать эмоции. Рассекшая щеку большая слеза оповестила о том, что я вновь плачу. Не задавая вопросов, Томас просто подошел и обнял меня, а я легко дала волю надрывистым рыданиям.

– Моя мама, – выла я в перерывах между всхлипами. – Приступ…

– Мне жаль, – осмысленно сказал он так, отчего мне захотелось окончательно разорвать себя на крошечные кусочки. Чтобы перестала существовать Элисон Престон.

Лицо разгорелось, глаза заплыли, губы трескались. Я все рыдала и рыдала, впиваясь ногтями в ладони.

А потом миг. И вновь ничего.

Пыталась выдавить все, что осталось, но больше ничего не шло.

– Хочешь воды? – спросил Томас, когда судорожные вздохи стали реже.

Я кивнула, и он очень быстро организовал стакан, но, прежде чем всучить его, аккуратно усадил на диван, который еще был теплым от недавнего пребывания на нем Томаса. Жадно осушив стакан воды, положила голову на плечо Томаса так, будто между нами давно нет никаких границ. Мы не друзья и не пара. Мы просто мы. И от его близости мне было спокойнее. Настолько, что я вновь уснула.

Пальцы самовольно смяли первое, что попалось под руку, – это оказалось одеяло. Произвольные движения рук, тяжесть в голове, ком в горле, разъедающая пустота в груди. Вот как ощущается смерть близкого. Руки сами поднесли прохладную сторону одеяла к лицу, нос сам втянул запах. И в тот момент я разрыдалась. Протяжно, завывая, истерично. Прижимаясь к Томасу, изливала ту самую соленую воду, которая теперь заменяла кровь. Казалось, ее стало так много, что я едва не взорвалась.

По-прежнему было не больно. А хотелось, чтобы было больно. Отпустило.

Глава шестая. Для смерти нет закрытых дверей и запертых замков

XXXV

– Совсем ума окончательно лишилась, девочка? – накинулась на меня Клеменс, едва мы оказались в Фидэ-холле. – Довериться итейе. Ты бы сразу сердце вырезала и отдала им. Почему своими руками не перебила подруг? – Клеменс не умолкала, осыпала меня настоящим градом яда, какой только может низвергнуть человек в истинном, праведном гневе, я не знала, как заставить ее молчать, но в какой-то момент ее голос переменился, она добавила: – Соболезную… – И утихла.

– Элисон, – позвала Асли. Я обернулась к ней, рядом стояла Дарья, держа в руках что-то сверкающее в неожиданно багряном свете лихорадочного огня.

– Вам удалось? – прошептала я.

– И даже чуть больше, – широко улыбнулась Джил, и на ее бескровных щеках вновь загорелось зеленое сусальное золото.

– Держи. – Дарья протянула тоненькую цепочку с подвеской в виде бледного солнца. – Я его чуть уменьшила и добавила цепь.

– Спасибо, – дрожащими безвольными пальцами я приняла ее.

– Я ужасно хочу спать, – Асли зевнула, подняла со столика ту самую бронзовую статуэтку в виде черного ворона и уже было поплелась к себе, когда я ее окликнула:

– Ты что, забрала это с собой? – усмехнулась я.

– Да, это мой военный трофей. Джилл вон тоже что-то нашла.

– Кажется, это клык, – важно продемонстрировала та плавно изогнутую кость.

– Чей? Степного мамонта?

– Очень смешно. – состроила Джилл глумливую гримасу. – Но я выясню.

Надо мной возвышался тяжелый балдахин, накрыта я была теплым пуховым одеялом и лежала на кровати со льняным бельем. В моих покоях Фидэ-холла неспокойно было тихо. Жутко. И одиноко. Думала о маме, вспомнила те счастливые моменты, которые мы испытали вместе. Я не проводила с ней много времени. Уехала сразу после окончания школы. Не подарила ей внуков, о которых она так мечтала. Она не стала мамой невесты. Я виновата в том, что хотела жить своей жизнью? Полагаю, что нет, но отчего же на душе так гадко? Терять близкого не больно. Больнее всего отчетливо осознавать, что в былое время пережитое человеческое счастье больше не повторится. Тяжелее всего безоговорочно принять факт, что тот, кто улыбался, готовил праздничные ужины, ухаживал за садом, водил меня в школу, ждал дома, уже никогда этого не сделает. Не познает что-то новое. Рыдания сотрясали, я задыхалась, хотела кричать. Прикрывая глаза, видела ее образ. На прикроватной тумбе покоился мобильный. Стоило взять его в руки, как экран загорелся и оповестил, что я едва не пропустила похороны, которые должны состояться через пару часов. Связи, естественно, не было,

– Клеменс! – завопила я, поднимаясь с кровати. – Клеменс!

Она не отзывалась. Клеменс тоже потеряла свою мать в более раннем возрасте и более жестко. Об этом я вспомнила лишь тогда, когда тоска моей необратимой утраты вновь сдавила сердце. Болью называть это по-прежнему решительно неверно.

– Как? Как вернуть ее? Обратить время вспять? Не знаю… Хоть что-нибудь…

Пыталась найти вещи, собраться, но рухнула. Сокрушалась, била пол, кричала, звала Асли, Клеменс, Джилл. Никто не откликнулся. Разве не злая шутка от нашего сознания, что былое счастье ранит, а нужные, важные вещи так безбожно забываются? Некоторые вертятся на языке, дразня своей досягаемостью, но никак не приобретают ни словесную форму, ни осязаемый облик. Это нечестно. Несправедливо. Наверное, это называется «сраженная горем». Стоило позвонить отцу, узнать, как он, услышать его голос. Вместо это я нелепо думала лишь о дневниках Ивет. Такая необычно сильная фидейя доподлинно должна была знать, как возвратить человека к жизни. Ведь все не могло закончиться сейчас. Так рано. Так скоро. Так глупо. Ведь правда?

И вновь клапан резко замкнулся. Безотрадные слезы прекратились слишком неожиданно, будто и правда кто-то перекрыл кран. Я потерла глаза, размазала по лицу слезы и сопли. Подсохнув, они неприятно стянули кожу. На письменном столе лежал тот самый камень, который мы украли у итейе. Я все же нашла в себе силы дойти до гардеробной, подобрать первые попавшиеся вещи, которые выглядели более-менее современно, притом избегая смотреть на себя в зеркало. Далеко