Притворюсь твоей сестрой - Анна Сергеевна Одувалова

Он входит в меня резко и уверенно, одним властным движением, заполняя пустоту, что разрывала меня изнутри. Я вскрикиваю, но звук тонет в его губах, поглощенный жадным поцелуем. Боль смешивается с наслаждением, создавая опьяняющую, невыносимую смесь, от которой темнеет в глазах.

Мои ноги обвиваются вокруг его талии. Впиваюсь в его спину, притягивая ближе, словно пытаясь стереть саму память о существовании чего-либо, кроме этого мгновения. Его руки поддерживают меня за бедра, пальцы впиваются в кожу, оставляя синяки, которые завтра будут напоминать мне о том, что это было реальностью, а не моей больной и очень жаркой фантазией.

Элай двигается во мне с отчаянной, почти яростной силой, и я отвечаю ему тем же, встречая каждый его толчок, впиваясь ногтями в его плечи. Воздух в кладовке раскален, им больно дышать. От наших соединенных тел исходит жар, способный растопить любой лед. Я не могу думать, не могу вспомнить свое имя, его имя, причину, по которой мы здесь. Есть только этот ритм, дикий и неистовый, стук наших сердец, слившийся в один безумный гимн, и нарастающая волна где-то в самой глубине, которая вот-вот сметет все на своем пути.

– Держись, – хрипит он мне в ухо, его голос – единственная нить, связывающая меня с реальностью.

И я держусь. Вцепляюсь в него, как утопающий, и позволяю волне накрыть меня с головой. Мое тело содрогается в немом крике. Меня сотрясают спазмы чистого, ослепляющего наслаждения. Я чувствую, как Элай срывается вслед за мной в бездну, его собственное тело напрягается в последнем, мощном толчке.

 Наше тяжелое, прерывистое дыхание кажется неприлично громким в этой внезапной тишине.

Парень все еще прижимает меня к полкам, его вес – единственное, что не дает мне упасть.

Мы не двигаемся. Не говорим. Просто дышим, пытаясь прийти в себя. Пытаясь отсрочить тот момент, когда нам придется снова надеть маски и выйти за дверь. В этом тесном, темном пространстве мы – просто мужчина и женщина. Но за дверью нас ждут имена, роли и тайна, которая, кажется, стала еще страшнее.

Я первая прихожу в себя. Воздух в кладовке спертый, густой от нашего дыхания, и пахнет теперь не только пылью, но и нами – нашей страстью и отчаянием. Резко отталкиваю Элая от себя, поспешно сползаю со стеллажа. Начинаю лихорадочно поправлять одежду. Пальцы дрожат и не слушаются. Юбка задралась, блузка расстегнута, и я чувствую, как по коже бегут мурашки от прохлады и стыда. Я чувствую взгляд парня на себе – тяжелый, горящий, почти осязаемый.

– Ты яд, – срывается у него хрипло. Элай все так же стоит в расстегнутой рубашке, прислонившись к стене, будто без опоры не удержится. Грудь тяжело вздымается, и я со стыдом, смешанным с чем-то темным, замечаю темнеющий отпечаток своих зубов на его смуглой коже. – Отрава, которая сводит меня с ума. – Он делает шаг вперед, но я отступаю, натыкаясь на полку. – Рядом с тобой я просто перестаю соображать.

– Так не подходи! – огрызаюсь я, застегивая последнюю пуговицу с таким усилием, что вот-вот оторву ее. Я не смотрю на него, не могу, потому что знаю: если увижу его глаза сейчас, что-то во мне окончательно сломается. – И проблема решится сама собой. Навсегда.

Я резко распахиваю дверь кладовки, она с грохотом бьется о стену, и выбегаю в коридор. Пусто. Слава всем богам. Я несусь к своей комнате, не разбирая дороги, пару раз спотыкаясь на ровном месте, сердце выпрыгивает из груди, мешая дышать, мешая думать. Я хочу выкинуть парня из головы, стереть память о его прикосновениях, о его губах. Но Элай въелся в кожу и душу, в самое нутро. Теперь это часть меня, от которой не избавиться.

Глава 20

Врываюсь в свою комнату, захлопываю дверь и прислоняюсь к ней спиной, пытаясь отдышаться и унять дрожь в коленях. Но внутри все кипит черным, густым отчаянием. Мне нужно забыть Элая, выжечь его из памяти, потому что совсем скоро мне придется покинуть этот дом и забыть жизнь, которую я украла. Наши пути больше никогда не пересекутся, я разрушу его семью, его привычный уклад, все, что он знал. Только вот я не уверена, что хочу устраивать это громкое разоблачение на приеме. Мысль о том, чтобы вывернуть наизнанку все их тайны на этом празднике… Это кажется неправильным, жестоким, потому что слишком многим причинит боль, слишком многих сломает. И почему-то, о ужас, мне стало не наплевать на эту семью. На деда с его стальным взглядом, за которым скрывается пропасть боли. И на Элая… Особенно на него.

Не успеваю я перевести дух, как дверь распахивается без стука. Ко мне врывается Ролана, запыхавшаяся, с раскрасневшимися щеками. Ее лицо сияет, глаза горят, как у ребенка, увидевшего гору подарков.

– Зои, дорогая! Ты только посмотри! – Она хватает меня за руку, ее пальцы холодные и влажные, и тащит к выходу, не слушая возражений. – Весь холл и гостиная заставлены стендами с платьями! Дед расщедрился! Десятки платьев! Надо все примерить, сейчас же!

Она тянет меня за собой в коридор, и я безвольно следую, еще не оправившись от предыдущего потрясения, ноги будто ватные. Мы спускаемся в холл, и у меня перехватывает дыхание. Она права. Он похож на помещение дорогого бутика. Повсюду длинные стойки с вешалками, на которых висят шедевры портновского искусства. Безмолвные консультанты в строгих костюмах застыли по стойке «смирно». Ролана хлопает в ладоши, подбегает к одной из стоек и снимает платье цвета самой глубокой ночи, усыпанное сверкающими стразами, будто кто-то рассыпал по нему Млечный Путь.

– Видишь? Невероятно! – Ее голос дрожит от неподдельного восторга, в ее глазах – чистая, детская радость.

Я смотрю на эту взрослую женщину, которая радуется, как девочка, наряжающая куклу. И что-то во мне обрывается. Вся ярость, страх, смятение, горечь и эта новая, удушающая жалость вырываются наружу одним-единственным тихим вопросом:

– Я не могу понять только одно, – говорю я, и мой голос звучит глухо и чуждо в этом ослепительном, сияющем от роскоши холле. – Зачем ты это сделала?

Она замирает с платьем в руках, сверкающая ткань струится у ее ног. Ее улыбка медленно, мучительно сползает с лица, сменяясь полной животной растерянностью, а потом – леденящим душу, первобытным страхом. Ее пальцы разжимаются, и платье падает на мраморный пол бесшумным, темным облаком.

– О чем ты, Зои?

Я не отвожу от нее взгляда. Смотрю, как тень страха