Притворюсь твоей сестрой - Анна Сергеевна Одувалова

правда. Холодная, жестокая и неумолимая. И я должна буду смотреть ей в лицо. Но не сейчас. Сейчас я просто плачу, пока луна не начинает бледнеть перед рассветом. Он принесет с собой новый день, полный лжи, в которой мне предстоит снова утонуть.

Глава 19

Оставшиеся до рассвета часы я провожу в странном оцепенении. Слезы давно высохли, оставив после себя лишь тяжесть под веками и соленое жжение на коже. Я не сплю, просто лежу и смотрю в потолок, пока за окном на смену ночной черноте не приходят сначала серые, а потом и розоватые тона. В ушах до сих пор его последние слова. Элай прав во всем. Мы просто встретились не в то время и не в том месте.

Когда в дверь тихо стучит горничная, я притворяюсь спящей, а потом, не открывая, говорю приглушенным голосом:

– Я нездорова. Не выйду к завтраку.

За дверью наступает тишина, а потом слышатся удаляющиеся шаги. Получилось довольно грубо, раз ко мне даже не заглянули и не попытались уговорить.

На миг пронзает чувство вины. Девушка, наверное, получит выговор за мою внезапную «болезнь». Но мысль о том, чтобы встретиться за столом с Элаем, видеть его отстраненное лицо и играть роль счастливой наследницы, невыносима. Если я не хочу откусить кому-нибудь из этой семейки лицо, лучше мне остаться в своей комнате.

Позже горничная приносит мне поднос с завтраком. Латте в высокой кружке и внушительный кусок шоколадного торта. Я устраиваюсь в кровати, обложившись подушками и коробкой с бумажными платочками, словно они могут защитить от внутренней боли. Я медленно пью сладкий кофе, заедая его влажным, насыщенным какао тортом. Комфортная еда. Жалкая попытка залить горе калориями. Торт пресной на вкус, будто все мои рецепторы онемели вместе с душой. Ем механически, пока не чувствую легкую тошноту.

Ближе к обеду в дверь снова стучат. На этот раз более настойчиво.

– Войдите, – хрипло разрешаю я, заранее зная, кто это.

Не ошибаюсь. На пороге стоит Ролана. Она выглядит бледной и озабоченной.

– Зои, дорогая, что у тебя случилось? Ты не вышла к завтраку, – мягко начинает она, подходя к кровати. Ее взгляд скользит по моему опухшему лицу, по подносу с остатками торта. – Дед хочет тебя видеть. Он ждал, что ты позавтракаешь со всеми.

– Я приведу себя в порядок и спущусь к нему в кабинет, – обещаю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Мать присаживается на край кровати. Ее пальцы беспокойно теребят складки платья, а на лице застыло озабоченное выражение.

– Что случилось, дочка? Ты сама не своя, – спрашивает она. – Ты можешь мне рассказать.

Я слышу в ее обращении неподдельную тревогу, но делиться своими переживаниями нет никакого желания.

– Ничего, мама. Просто устала. Все будет хорошо, – вру я без зазрения совести.

Она смотрит на меня долгим, изучающим взглядом. В ее глазах читается не просто беспокойство, а что-то более глубокое. Она словно пытается компенсировать те пять лет, что Зои провела в аду.

– Хорошо. – Она кивает и покорно поднимается. – Но помни, я всегда рядом.

Когда дверь за мамой закрывается, я сбрасываю с себя одеяло. Пора возвращаться в роль. Долгий душ смывает следы слез и усталой безысходности. Я стою под почти обжигающими струями, пытаясь смыть с себя и воспоминания о прошлой ночи, но они въелись слишком глубоко. Перед зеркалом тщательно замазываю тоналкой круги под глазами, накладываю румяна на бледные щеки. Маска надета. Осталось нацепить сияющую улыбку. А вот с ней тяжелее всего.

Смотрю на свое отражение. «Зои», – беззвучно шепчу отражению, но поверить в это все сложнее. Элай прав – мы совсем не похожи, и даже старания бьютимагов не смогли это изменить, потому что различия гораздо принципиальнее, чем внешность. Те, кто их не видит, просто никогда по-настоящему не знали ни ее, ни меня.

Сделав глубокий вдох, я выхожу из комнаты и направляюсь в кабинет к деду. Каждый шаг по холодному мрамору лестницы отдается эхом в ушах. Игра продолжается. Но что-то в ней безвозвратно сломалось. Раньше мне важно было как можно быстрее докопаться до истины и начать жить своей жизнью, а сейчас… сейчас я не могу отделаться от мысли, что в той жизни у меня не будет Элая.

Дверь в кабинет приоткрыта. Стучу легонько и вхожу без разрешения. Дед сидит за своим массивным столом, погруженный в бумаги. Перед ним стоит чашка с дымящимся кофе. Он не смотрит на меня, лишь делает легкий, почти невесомый магический жест пальцами. На столе тут же материализуется вторая чашка, из которой поднимается пар.

– Присаживайся, – говорит он, наконец поднимая на меня взгляд.

Я опускаюсь в кожаное кресло напротив. Беру чашку, просто чтобы чем-то занять руки. Горячий американо обжигает губы, но я почти не чувствую боли.

– Почему не спустилась к завтраку? – спрашивает он прямо. С дедом бессмысленно ходить вокруг да около.

Я отвожу взгляд к окну. Врать ему про болезнь бессмысленно. Лучше остановиться на полуправде.

– Отвратительное настроение. Решила, что если останусь в своей комнате, то ни с кем не поругаюсь. Если бы спустилась к завтраку, то не исключаю, что устроила бы безобразный скандал кому-нибудь из нашей не очень уважаемой родни.

Он издает нечто среднее между кряхтением и усмешкой.

– Понимаю. Но осталось немного, скоро все закончится. – Он откладывает самопишущее перо. – Сегодня приедут платья. Подбери себе что-нибудь подходящее для приема. Ты должна выглядеть безупречно.

Я просто киваю, делая глоток горького кофе. Мы оба знаем, что это не просто прием. Это поле битвы.

– Есть ли у тебя новые мысли? – переходит он к главному. Его взгляд становится острым, как бритва. – Ничего важного не вспомнила? Кто может стоять за твоим похищением.

– Идеи есть, – осторожно отвечаю я. – Но нет понимания зачем. Мотив… он ускользает от меня. И из-за этого рушится вся картина произошедшего.

Я молча встаю. И медленно прохожу вдоль стеллажей, заставленных древними артефактами и магическими фолиантами, останавливаюсь у стены, увешанной семейными фотографиями в тяжелых рамах.

– И? – подталкивает меня дед.

Я не оборачиваюсь, продолжаю:

– Помните, я рассказывала, что видела Марго и Джонника… У них был роман. И судя по реакции Джонника, когда он заметил меня, то не на шутку испугался.

Оборачиваюсь.

Дед замирает, его плечи напрягаются. Он сурово поджимает губы.

– Думаешь, они с Марго?

Я пожимаю плечами, стараясь выглядеть равнодушной.

– Не знаю. Им незачем. Их роман бы, конечно, не одобрили, но, думаю, что никто не удивился бы. Ни тому, ни другой… – Я делаю многозначительную паузу.

– Марго всегда