Тайны мертвого ректора. Дилогия - Виктор Фламмер (Дашкевич)

class="p1">– Расскажу, но позже. Заклинание создано в ските, поэтому сильно сомневаюсь, что его могли применить в Академии. Кстати, у меня есть еще один важный вопрос. Мог ли ректор в одиночку открыть Хранилище? Учитывая сложность процедуры и необходимость ассистентов? На чем преступник строил свой расчет?

Меньшов, слегка поколебавшись, ответил:

– Думаю, мог. У Ивана Григорьевича была очень сильная воля. Такие колдуны, как он, – редкость даже по меркам Академии. Возраст и даже самочувствие для проявления силы не помеха. А вот то, что он находился под заклятием, подавляющим волю, сыграло в планах преступника роковую роль. Одной крови в качестве ключа просто не хватило. Поэтому я уверен, что план этот придумал и осуществил чародей. Даже опытный чародей может не знать нюансов колдовских заклятий. И не рассчитать силу, с которой нужно было воздействовать на замок Хранилища, чтобы открыть его.

– Да, воля колдуна действительно значит очень много. Заклинания чародеев действуют совсем по другому принципу. И вы правы, Матвей не мог организовать такое преступление. Но он определенно что-то знает. Я сомневаюсь, что он устроил спектакль, только чтобы не ехать домой. И вы должны мне рассказать всё, что вам известно про его обстоятельства. Олег Соколов «пожелал смерти» отцу Матвея. Из-за этого случилась дуэль. Так в чем дело? Господин Светлов бьет Матвея? Или жену?

– Так… – протянул Меньшов и принялся массировать виски, – так… – снова проговорил он и поднял взгляд на Аверина, – похоже, я знаю, что случилось. И, к сожалению, в этом виноват я.

– Вы? – Аверин вскинул брови. – Я весь внимание.

– Давайте прогуляемся наверх, в мой кабинет. – Меньшов протянул руку, и Диана помогла ему встать.

– Вы сможете подняться по лестнице? – озабоченно уточнил Аверин.

– Это мой дом, – отрезал Меньшов, – уж до собственного кабинета я пока дойти в состоянии.

И, действительно, без видимых усилий он зашагал по ступеням.

Оказавшись в кабинете, он остановился.

– А вот теперь, если вам нетрудно, я вынужден просить вас о помощи, – он вытащил из кармана ключ и протянул Аверину. – Вы не могли бы открыть сейф?

Аверин взял ключ, опустился на пол на одно колено и, щелкнув замком, откинул тяжелую крышку.

Содержимое сейфа оказалось весьма примечательным. Несколько пачек купюр достоинством по сто и пятьдесят рублей, две коробки, одна с золотыми червонцами, а вторая с серебряными рублями. В одном из отделений хранились весьма дорогие часы. В соседнем лежала инкрустированная изумрудами табакерка, а рядом с ней – массивный золотой перстень с фамильным гербом. Под перстнем находился белый конверт. Меньшов указал на него.

– Достаньте, пожалуйста, этот конверт. Возможно, в нем разгадка странного поведения Матвея.

Аверин взял бумагу и поднялся. Конверт оказался не заклеен, и колдун вытащил из него сложенный вдвое лист с синими печатями.

– Что это?

– Как вы сами видите, закладная, – вздохнул Меньшов, – на особняк Светловых в Москве. Единственная недвижимость, принадлежащая отцу Матвея и его семье.

– И… что же она делает у вас? – нахмурился Аверин и, еще раз бросив взгляд на сейф, внезапно всё понял. Он вспомнил, о чем предупреждал Владимир перед началом вечера.

– Так это всё… ваши, так сказать, «боевые трофеи»?

Старый колдун усмехнулся и развел руками:

– Грешен, не буду отрицать. Не могу себе отказать в удовольствии иногда посетить Московское собрание и сыграть партейку-другую.

– И… в одной из таких «партеек» господин Светлов проиграл вам свой дом?

– Да, именно. Не далее как в прошлую субботу. Вы не представляете, на что способны люди в угаре азарта. Вот, посмотрите сами, в основном в сейфе обычные вещи, которые часто оказываются на кону, когда у игрока заканчиваются наличные деньги. Но чего только не бывает. Однажды у одного знаменитого оперного певца, не буду называть его имени, я выиграл сольный концерт на дому. И он приехал и исполнил несколько своих самых известных арий, да так, что соседи потом мне еще неделю намекали, чтобы я не слушал свой патефон настолько громко.

Меньшов тихонько рассмеялся старым воспоминаниям, а Аверин, бросив хмурый взгляд на трофеи, спросил:

– И что же вы делаете с этим… богатством? Сдаете в ломбард?

– Да что вы, право слово, не делайте из меня злодея. Это личные вещи, многие из них дороги своим хозяевам. Я храню их в сейфе, пока игроки не смогут выкупить проигранное или отыграть обратно.

– А эта бумага… – Аверин с легкой брезгливостью поднял листок двумя пальцами, – что вы с ней будете делать теперь? Ведь хозяин дома точно не сможет его выкупить. А господин Светлов-старший умер, и тоже не в силах ничего за нее дать.

Лицо Меньшова потемнело. В глазах мелькнули гневные огоньки.

– Вы… плохого обо мне мнения, Гермес Аркадьевич, – мрачно проговорил старый колдун, – как вам в голову пришло, что я способен лишить семью крыши над головой? Или требовать выкуп у своего друга и начальника? Это же не часы и не табакерка!

– Тем не менее, – Аверин холодно встретил его взгляд, – мне претит способ зарабатывать деньги подобным образом. Вы ведь… профессионал, Алексей Витальевич?

Меньшов криво усмехнулся:

– Вы хотели сказать «шулер»? Нет, хотя мне часто приходилось им притворяться во время многочисленных заданий. Я действительно профессиональный игрок, у меня разработана целая система для выигрыша. Кроме того, у меня фотографическая память. Это очень помогает в игре, особенно если колода не новая и на рубашке остаются заломы или потертости. И я действительно не брезговал… такого рода заработком, неплохая прибавка к жалованью. Но это было давно. У меня, знаете ли, никогда не было ни поместья, ни собственного жилья. Даже та квартира, в которой я жил несколько лет в молодости и которую наверняка отлично помнит Владимир, на Невском, принадлежала моему другу и вашему отцу.

– Отцу? – удивился Аверин. – Квартира в особняке Энгельгардта? Вы жили там? Эта квартира перешла мне по наследству. Именно ее я продал, чтобы купить свой дом.

– Вот видите, – усмешка Меньшова стала шире, – а мне по наследству перешли только долги и полусгнивший домишко у черта на куличиках. С продажи которого даже эти долги не удалось покрыть. Но оставим это, думаю, стоит вернуться к истории с домом Светловых.

– Да, вы правы. Если я необоснованно заподозрил вас в нехороших намерениях, прошу простить меня.

– Не стоит извиняться. Выслушайте меня сначала. Не помню, говорил я вам или нет, но Николай Иванович Светлов, сын Ивана Григорьевича, очень азартный игрок. В его жизни из-за этого было много некрасивых историй, даже растрата казенных денег, в результате дорога на государственную службу ему теперь заказана. Но не суть. Я не играю с больными азартом людьми, и с пьяными не играю. Но в этот раз обстоятельства сложились так, что мне пришлось. Когда в субботу я пришел в Собрание, Николай Иванович уже был подшофе и, похоже, успел проиграться, потому что подошел ко мне и попытался попросить денег в долг. Я, само собой, отказал ему. И от остальных, к кому он подходил, он тоже, по всей видимости, получил отказ. Поэтому, пребывая в расстроенных чувствах, он вскоре хлопнул дверью. Однако спустя минут сорок вернулся, еще более пьяный и с бумагой в руках. С ней и сел за игральный стол. Я сразу заподозрил неладное. И подойдя, убедился, что не ошибся. Николай Иванович успел не только посетить какой-то из окрестных кабаков, но и попал на прием к не слишком щепетильному нотариусу, который помог ему составить и подписать закладную.

– И вы… решили выиграть ее, пока этого не сделал кто-то другой? – понял Аверин.

– Именно, – подтвердил Меньшов, – это не составило большого труда, ведь севшие с ним играть и сами были не слишком трезвы. Кто же в здравом уме и твердой памяти делает и принимает такие ставки во время приятельской игры? Да еще и среди своих, в Собрании? Конечно, я выиграл. И что вы думаете? Николай Иванович подошел и попытался как-то решить вопрос? Нет, он раскричался, перевернул стул и направился к бару заливать свое горе. И даже не попытался связаться ни со мной, ни со своим отцом после. А закладную я тем же вечером отнес Ивану Григорьевичу, чтобы он решил, что делать с этой бумагой.

– И что