Ключи петроградские. Путь в академию - Мелалика Невинная

не договоримся о терминах, потом у нас могут возникнуть проблемы. Любовь, она, знаешь ли, вообще штука тонкая, и каждый понимает ее по-своему. Поэтому лучше я сейчас узнаю, что ты имеешь в виду, чем потом мы глубоко разочаруемся в любви.

– Ты так говоришь, как будто мы пара, – усмехнулась я.

– К сожалению, мы больше чем пара, – вздохнул он. – Поэтому мне хочется определенности.

– Вообще-то, это девочкам свойственно хотеть определенности. – Я встала, поставила ворона на кровать и сообщила ему: – Я в душ, а ты пока можешь погулять, если хочешь. Окно сейчас открою.

Когда я вернулась, ворон принимал солнечные ванны. Он неподвижно стоял на подоконнике, раскинув крылья и закрыв глаза. Клюв у него был приоткрыт. Я хихикнула, подкралась к нему и осторожно положила ему в клюв палец. Ворон вздрогнул и захлопнул клюв. Открыл глаза и посмотрел на меня крайне осуждающе. В этом взгляде читался не только немой укор, но и нелестное мнение о моих умственных способностях. Крылья ворон сложил, потоптался на месте, но палец мой так и не выпустил. Я расхохоталась в голос и дунула ему в клюв. Ворон отпрыгнул и, разумеется, выпустил меня.

– Совсем сдурела, – проворчал он.

– Хотела попробовать, что будет, – призналась я. – Обычно люди котикам в пасть палец суют, когда те зевают. Никогда так не делала.

– Ты в розетку пальцы не суешь? – хмыкнул ворон. – Вот и в пасть их никому не суй. Целее будут.

– Прости. – Я запустила пальцы ему в бороду и принялась чесать.

– Прощаю, – покровительственно сообщил пернатый и вытянул шею, чтобы мне было удобнее.

После завтрака мы с вороном посетили банк. Оплатив проживание, я вернулась в академию. Платежки с чеками передала Алисе, а вот снятые с них копии решила отнести в ячейку и спрятать, а потом уже идти на поиски приключений, вернее, к очередному месту силы.

– Куда я эту папку сунула? – ворчала я, вытаскивая из шкафа сумку, а из сумки – синюю папку из кабинета ректора. – Что там хоть за документы такие ценные?

– А ты еще не читала? – ехидно поинтересовался ворон.

– Нет. – Я удивленно обернулась к нему. – Не имею привычки, знаешь ли, читать чужие бумаги. Ты сказал забрать и спрятать, я забрала и спрятала. Читать меня не уполномочили.

– Интересная жизненная позиция… – пробормотал ворон.

Знал бы ты, откуда у нее ноги растут, мрачно подумала я, запихивая платежки в папку и вновь убирая ее. В моей семье, увы, считалось, что у ребенка ничего своего нет, особенно секретов от родителей. Поэтому не только проверялся мой школьный дневник, но и читались все мои стихи, в моих черновиках копались без моего разрешения, а пришедшие мне письма вскрывали раньше меня, если я первой не успевала забрать их из почтового ящика. Черновики я оставлять перестала – разрывала на мелкие кусочки. С подругами мы стали переписываться по-английски – родители владели польским и немецким, а вот английского, к моему счастью, никто из них не знал, – либо шифром: писали английские слова рунами. Шифровкой озаботилась я лично, найдя в Большой энциклопедии соответствие рун англосаксонского футарка современному английскому алфавиту. Тогда же я дала себе зарок никогда даже не смотреть в записи, принадлежащие другому человеку, если мне не разрешили их читать. Дневники, черновики, бумаги – все это чужая собственность, и мне незачем совать туда нос.

– Ты можешь достать документы и изучить их, – сообщил мне ворон, когда я собиралась поставить сумку обратно в шкаф.

– Вот спасибо, – хмыкнула я. – Теперь уж как-нибудь в другой раз.

– Нет. – Он топнул лапой по полу. – Ты достанешь и прочтешь их прямо сейчас. Сама хотела знать, что происходит. Отчасти там есть ответ на твои вопросы.

Я скривилась, вновь вытащила сумку, опять достала из нее папку, а оттуда – бумаги.

– Бухгалтерия какая-то, – прокомментировала я, пробежавшись по ним взглядом. – Я в этом ничего не понимаю, если честно.

– Эта «какая-то бухгалтерия» прошла мимо ректора, – ответил ворон, – и, попав в определенные руки, она может сыграть против него. Потому что доказывает: в академии берут деньги за то, за что брать не должны, а государственные средства тратят совсем не на то, на что заявляют. И это только маленькая капля в море того, что происходит вокруг академии и в ее стенах.

– То есть, – я интуитивно перешла на шепот, – ты хочешь сказать, что ректор уехал, чтобы разобраться в этом? Пока все думают, что главный в командировке, он наблюдает со стороны за процессами?

– Фактически так, – согласился ворон. – Но есть и другая сторона вопроса, более опасная. Например, вчера ты наблюдала адских гончих.

– Да, – напомнила я больше себе, чем ему. – Нам же надо найти амулет. Кстати, как это делается?

– Я объясню. – Ворон проследил, как я убираю бумаги и сумку, потом сказал: – Не хочу втягивать тебя в это, но, видимо, мне все же придется. Один я не справлюсь. Мне нужен человек, способный творить магию. Да, ты неофит, ты еще только искатель, но другого материала у меня нет. Мне придется в считаные дни обучить тебя таким вещам, которым многие учатся годами и с детства. Я надеюсь, кровь твоего великого предка нам поможет.

– То есть я для тебя только материал и носитель великой крови? – Мне вдруг стало нестерпимо больно и обидно от его слов, которые он так деловито и так расчетливо произносил.

Ворон посмотрел на меня с изумлением, как если бы не понимал, а чего он такого только что выдал. Я посмотрела в ответ со злобой.

– Знаешь, – продолжила я, – теперь я понимаю, почему ты хотел договориться о терминах, чтобы не было мучительно больно. Так вот, знай: мне больно такое слышать. Я думала, что я для тебя что-то значу, но теперь вижу, что я для тебя – свободные человеческие руки и удобное прикрытие, и когда ты добьешься своих целей, то просто вернешься к привычной жизни. Но имей в виду: раз уж я согласилась тебе помогать, то помогу даже при таком твоем скотском отношении. Раз ты играешь в моего фамильяра, я буду играть в твоего хозяина, пока не вернется предыдущий. И да, я очень надеюсь, что ректора ты если не любишь, то хотя бы уважаешь.

Я помолчала и добавила:

– Если ты сейчас скажешь, что я все не так поняла, я тебя побью.

– Ты обещала меня не бить, – спокойно произнес ворон. – Насколько я успел заметить, ты действительно держишь слово. А если ты сейчас разревешься, я даже сделаю вид, что ничего не происходит.

– Дурак пернатый, – прошипела я, всеми силами стараясь не заплакать.

Ворон вразвалочку подошел ко мне и, хлопая крыльями, принялся подпрыгивать у моих ног, тем самым красноречиво намекая, что его надо взять на руки. Я некоторое время посмотрела на его идиотские прыжки, потом наклонилась, сгребла его и прижала к себе.

– Мне нужно вести себя по-человечески, а я веду себя как старая вредная птица, – сказал он, укладывая голову мне на плечо. – Если ты принимаешь меня таким, какой я есть, прости меня за это. Вместо того чтобы прямо сказать тебе: то, во что ты хочешь влезть, очень опасно, и я бы не хотел подвергать тебя этой опасности, мне проще не посвящать тебя в подробности. Мне кажется, если я тебе нахамлю, я отобью у тебя желание всем этим интересоваться.

Сердце у ворона билось быстрее, чем обычно.

– Я не хочу впутывать тебя в эту историю, потому что она не только про махинации с деньгами. Это история про большую опасность, про смертельную опасность. Здесь замешана магия, с которой ты не сталкивалась, и, если я раскрою хотя бы часть происходящего, тебе действительно придется очень быстро учиться сложным вещам, которые не даются порой даже сильным и взрослым магам с огромной магической подготовкой и гигантским жизненным и боевым опытом. Я хочу, чтобы ты знала: когда я веду себя так, я делаю это потому, что мне страшно за тебя, а страшно мне потому, что ты что-то для меня значишь. Ты значишь для меня достаточно, чтобы за тебя бояться.

Ворон говорил, и я знала: он говорит правду. Каждое его слово было искренним.