С мейсе Райкконен что-то не так - Анна Ледова

себе новой жизнью: без сложных семейных отношений, совершенно одна – свободная и независимая благодаря своей отчаянной лжи.

Светить свой титул и владение особняком на Розовой аллее я не собиралась. Достаточно изучила этот вопрос. Пусть маменька и заплатила долг по земельному налогу, спася тем самым участок от продажи, а отец переписал его на меня, но с текущего момента за особняк полностью отвечала я. И имелась существенная разница в налогообложении в зависимости от того, проживали там хозяева или нет.

Так что официально особняк пустовал, что снижало налог на тридцать процентов. Муниципальный счёт я пополняла анонимно. Ибо быть аристократкой, как я уже говорила, очень дорого. Это обязательные взносы в благотворительные общества. Ежегодные отчисления в казну города на развитие его же. Участие во всех городских мероприятиях – опять же за счёт фамилий, числившихся в основателях Альматы. И это не считая бесконечных приёмов, ужинов, выездов, знакомств с местной знатью… Отец, конечно, выделил денег на первое время. Маменьку я не стала тревожить сама.

Так что графиня Стефен-Дари всё разумно взвесила и в Альмате поселилась как Уна Райкконен.

Родовое гнездо Стефен-Дари было старым, но ещё крепким. В нём я и рассчитывала жить тайком до тех пор, пока не обрету полную самостоятельность по закону. Отец был уверен, что тут за мной присматривает наспех выдуманный родственник по материнской линии, а маменька была уверена, что отец… Нет, маменьке и вовсе дела не было: отец отвечает за непутёвую дочь – и ладно. Я же наслаждалась свободой и радовалась, что выторговала себе независимость, пусть даже обманом.

И первые две недели всё шло замечательно, пока на выходе из тайной калитки меня не подкараулил человек с медвежьей грацией и тяжёлым пронзительным взглядом.

Человек оказался начальником местной полиции. А звали его ни много ни мало – Скоропут Райкконен.

Глава 21

Суровому полицмейстеру я тогда сбивчиво выдала наспех придуманную историю: что человек я в городе новый, а на гостиницу денег нет, вот и ночую где ни попадя, пока работу не найду…

– Мда, – закатил глаза человек с пронзительным взглядом. – Ну вот кто так врёт, мейсе, ей-богу? Никакой фантазии… Не умеешь – не берись. Ладно, говори правду. К любовнику от родителей сбежала? Вывозили они тебя летом на побережье, там на курорте и познакомилась с каким-нибудь горячим ловеласом. Южане – они такие… Сердечко твоё по возвращении не выдержало разлуки, вот и сбежала к нему, но до Бреоля не доехала – денежки на полпути закончились…

– Всё так, – пискнула я.

– О, или, наоборот, от любовника? Соблазнил какой-нибудь страстный офицер в вашем пограничном городке – у них это на спор запросто, а жениться отказывается. Или родители против, потому что никакой он не офицер оказался, а так, денщик. А ты, значит, и сбежала под покровом ночи, куда глаза глядят, когда поняла, что грех уже не скрыть… Какой уже месяц носишь – третий, четвёртый?

– Третий, – почти натурально всхлипнула я, думая, как сбежать от страшного человека.

– Во! – важно поднял полицмейстер указательный палец перед собой. – Поняли, мейсе? Дайте собеседнику самому всё додумать, а потом только поддакивайте – вот тогда самая убедительная ложь и выходит. А сами лгать не беритесь, коли не горазды…

Я только удивлённо подняла на него перепуганные глаза.

– Значит, так, – продолжил он уже строгим тоном, прожигая меня взглядом. – Пытать, кто такая, не буду; вижу, что и так худо. По первости тут живи, всё равно хозяев ещё долго не будет, хоть и погасили они долги за землю. Но не борзей. Мне тут в Альмате дармоеды не нужны. Работу найди. Подзаработаешь – с жильём подсоблю. Ко мне в участок заходить будешь каждую неделю, отчитываться. Двадцать шесть-то есть?

– Нет, – прошептала я, наконец, правду. – И я отцу наврала, что у меня тут дядька живёт. Они с маменькой в разводе, вот он и не стал уточнять у неё, есть ли действительно такой.

– Во как, – почесал бритый затылок полицмейстер. – Что, совсем житьё у отца припекло?

– Совсем, – выдавила я, а на глаза навернулись настоящие слёзы.

– Эх, ещё и рыжая… – покачал он головой. – А вашей породе, как известно, и так счастья не видать. Ладно… Будет тебе дядька. Только и ты уж, «племяшка», смотри у меня – не подведи.

В старом особняке, из которого всё более-менее ценное отец давно вывез, мне и самой жить не хотелось. Будто я до сих пор была связана посредством него с семьёй, родной мне по крови, но чужой по духу. Так что я поначалу устроилась в городской архив, совмещённый с библиотекой, и там же мне выделили каморку. Там было тихо и пусто, а книги с детства были моими лучшими приятелями. Иногда архивариус подкидывал подработку, и тогда я систематизировала завалы и составляла каталоги в частных библиотеках местных жителей. Даже в кабинете Скоропута Райкконена, превращённом в архив давних дел, я знала каждую папку – самолично там наводила порядок.

С появлением в Альмате растунций хорошие деньги стали приносить эрба-кристаллы. Меня к ним саму тянуло. Со временем на моём счету в местном банке образовалась приятная сумма, так что Уна Райкконен смогла себе позволить съёмную квартиру. Первую я снимала в доме, где жил Натан, тогда мы и подружились.

Полицмейстера Скоропута Райкконена тут, может, и не водилось до моей придумки, но этого уже было не узнать. По словам местных, он тут всегда был, а в полиции служил с самых юношеских лет. А что имя такое странное – так это вы, мейсе, других местных имён не слыхали!

И всё шло складно. Скоропут Райкконен оказался человеком тяжёлым и порой жёстким, но добрым и сочувствующим в глубине души. Он честно строчил письма моему отцу раз в полгода. Тот даже несколько раз высылал денег на моё содержание. Тогда я вела весь участок в лучший ресторан города и велела замотанным сотрудникам пить, есть и гулять от всей души за мой счёт. Не деньги мне от семьи нужны были. Ох, не деньги… И не сейчас, а раньше, когда я отчаянно нуждалась в другом.

Но моё пребывание в Альмате подходило к концу – завтра мне исполнится двадцать шесть, и я полностью выйду из-под опеки. Я рассчитывала продать особняк и переехать в Бреоль, но вдруг всё пошло кувырком…

Ехать в столицу мне никак было нельзя. Вряд ли маменька смирится с утратой статуса придворной дамы, а потому я внезапно стану её любимой