Новое назначение - Андрей Александрович Васильев

В буквальном смысле. Видишь ли, Олег, наш отдел существует в некоем отрыве от стандартной правовой системы страны, у нас тут все проще и быстрее происходит. Нам прокуроры, адвокаты и судьи не нужны, мы сами себе правосудие. Понимаю, что звучит это странно, но уж что есть.

— Вы «Белая стрела»? — Глаза Ровнина раскрылись шире пределов, определенных им природой. — Да?

Слава одиозной и безжалостной организации, созданной офицерским составом МВД и вершившей моментальную кровавую расправу над перешедшими черту допустимого авторитетами преступного мира, до Саратова докатилась еще несколько лет назад. Кто-то в нее верил, кто-то говорил, что байки это все, которые народ придумал для того, чтобы верить в хоть какую-то справедливость, а кто-то и побаивался. Про того же Чикунова ходили слухи, что его именно «Белая Стрела» в «Грозе» положила, а никакие не конкуренты. Не просто же так из Москвы объединенная следственная бригада прилетала, о чем вчера коллеги как раз вспоминали? Что им в столице до обычного авторитета, пусть и лидера немаленькой группировки? Убили и убили, велика забота.

Относительно Олега — он, как человек здравомыслящий, подвергал сомнению существование этого тайного ордена мстителей, но при этом предложи ему кто вступить в их ряды — согласился бы не раздумывая. И дело хорошее, и очень уж красиво все это смотрелось.

— Что? — расхохотался Францев. — Вот удивил так удивил! Разное мне тут говорили те, кто приходил к нам на работу, но ты, пожалуй, всех переплюнул. Олег, нет никакой «Белой Стрелы». Сказки это все. Да и зачем она нужна, братва отлично сама со всем справляется, отстреливая друг друга пачками. Еще год-два — и основные беспредельщики, которые только на пальбу и способны, переведутся. Одни под мраморные памятники лягут, а других наши коллеги закроют на такие сроки, что они только в следующем веке на свободу выйдут. Причем, надеюсь, уже в совсем другой стране, не похожей на ту, в которой мы сейчас живем. Это наказание, поверь, пострашнее пожизненного срока и смерти.

— Почему?

— Потому что поймут, что пока они находились там, за колючкой, мир изменился настолько, что им в нем места просто нет, что они никому не нужны. Вообще никому. Ни единой душе. А для человека хуже, чем жить среди людей и при этом быть для всех чужим, ничего нет. И вот это я бы назвал высшей справедливостью.

Олег не был уверен в том, что верно понял все, что услышал, но и этого ему хватило для осознания простого факта — дядька, что сидит напротив, все-таки правильный начальник. Такой же, как Емельяныч.

— Какие-то обломки останутся, конечно, но их в расчет можно не брать. Повторюсь — поле боя сместится в бизнес, и сражения, которые начнут разворачиваться там, любой «стрелке» фору дадут. Там может случиться на толковище? Встретились, перетерли, может, разошлись, может, постреляли — и все. Малая кровь.

— А в бизнесе большая?

— Конечно. — Францев достал из ящика стола пачку сигарет. — За большими деньгами всегда стоит большая кровь, причем часто людей, которые к ним отношения не имеют. Нет, причастных тоже обязательно будут взрывать, травить, отстреливать, это-то никуда не денется, но они хоть знают, за что на риск идут. Потому их и не жалко. Но вот обычных людей, тех, что по улицам ходят… Впрочем, к твоей будущей службе это все отношения никакого не имеет, поскольку экономическими преступлениями ГУБЭП занимается. А у нас совсем другой профиль.

— Если честно — вообще что-то перестал понимать, — признался Ровнин.

— Может, все же чайку? — предложил Аркадий Николаевич, щелкая зажигалкой.

— А кофе нельзя? — поинтересовался Олег.

— Нельзя, — раздался у него за спиной хриплый низкий голос. — Не держим мы тут такого. И какаву тоже. Басурманская забава, на Руси она ни к чему.

Юноша резко, чуть ли не с креслом вместе, развернулся и увидел невысокое, ему по пояс, существо. Было оно изрядно волосато, но аккуратно расчесано на прямой пробор, круглоглазо, одето в длинную, расшитую по вороту рубаху, завязанную на талии флисовым поясочком, а довершали все это великолепие потрепанные подшитые валеночки.

— Так чай тоже не сильно наш, — ошарашенно возразил этой странной чуде-юде Олег. — Он то ли из Китая пришел в Россию, то ли из Индии.

Наверное, следовало как-то по-другому среагировать на происходящее — вскрикнуть там, шарахнуться в сторону, выбежать из кабинета. Просто не каждый же день вот такое диво дивное встречаешь? Но Ровнину делать этого не хотелось. Да и зачем? Чудной волосан на него не бросается, клыки не скалит, позицию свою внятно излагает. А что кофе не любит… Бывает. Отец Олега тоже его не пьет, ссылаясь на то, что оно плохо на нервную систему влияет.

— Может, и так, — проворчал обладатель валенок и почесал бок рукой, которую так и подмывало назвать «лапой». — Только чай у нас с давних пор знали. А кофий малахольный царь завез, который все порушил. И никоциану поганую тоже! И календарь поменял! Новый год по зиме, а не по осени — видано ли?

— Ну сколько можно? — поморщился Францев, дымя сигаретой. — Да, Олег — вот это Аникушка, наш домовой. На первый взгляд суров, но на деле все не так, поверь. За своих горой стоит, чужих гоняет так, что только шерсть летит.

— Домовой, — произнес Ровнин, глядя на волосатика, который, в свою очередь, не мигая таращился на него. — О как!

— И что тут такого? — раздался голос тети Паши, которая сдержала свое слово, пришла в кабинет Францева и услышала последние слова Олега. — Они спокон веку рядом с нами живут. Просто показываться не любят, потому их, кроме детей малых, что еще речью не владеют, да домашних животных никто и не видит. А уж поговорить с кем новым — это вовсе не жди. Хотя… Мне показалось или Аникушка тебе что-то сказал?

— Ну да, — перевел на нее взгляд молодой человек. — Что кофе не признает, объяснил. И Петра Первого поругал.

— Все интереснее и интереснее, — потерла ладони старушка. — Да, Аркаш?

— Выходит, что так, — кивнул Францев. — Кстати, Аникушка, вот что. Я ведь читал, что, оказывается, купцы кофе на Русь задолго до ненавидимого тобой Петра Алексеевича завозили. Царь Иван точно частенько им баловался. Который Грозный, последний из Рюриковичей.

— Враки это, — насупился домовой. —