Веревочная баллада. Великий Лис - Мария Гурова

унисон, и подобно тому, как их голоса слились под потолком, Розина подвинулась к Оливье и поцеловала его в уголок губ. Возможно, она хотела поцеловать его в щеку и промахнулась. Переставший смеяться Оливье ухватился за эту версию, но Розина вновь потянулась навстречу. Он отпрянул. Поднялся и выскочил вон. Недолго думая, в спутанных чувствах, Розина выбежала следом. Они дошли до сада и только в нем принялись ругаться. Оливье знал, что они поругаются, потому что Розина не терпела отказов.

– Розина, мы уже говорили, – начал он, возмущенно сопя.

Она вспыхнула румянцем.

– Мы говорили, когда мне было одиннадцать, – напомнила она. – За три года я повзрослела, если ты не заметил!

– Ничего ты не повзрослела! – опроверг он. – Ты можешь стать на голову выше, но не перестать вести себя по-детски. Розина, дай договорить, – Оливье не позволил ей перебить себя очередным протестом. – Мне сейчас вообще не до всего этого. Мой отец и твой дядя, прошу заметить, просто исчезли вместе с еще парой десятков не чужих мне людей. Я должен разобраться. У меня появилась надежда, я вынужден уехать, скорее всего, надолго. Я выясню, что с ними, и вернусь за тобой в Трините.

– Барте говорил точно так же, – парировала она.

– Розина.

Фраза кольнула Оливье, она и сама поняла, что выразилась обидно. Но вместо извинений просто промолчала.

– Не смей на меня злиться за то, что я все хочу сделать правильно, – требование прозвучало серьезно.

– Это единственная причина? – не могла уняться Розина; сложив руки на груди, она топталась на месте. – У тебя просто нет времени полюбить меня?

– Я люблю тебя, не смей юлить, – повысил голос Оливье, ему не нравилось, что Розина у кого-то научилась выкручивать ему руки. – Ты – единственный и самый близкий человек, который у меня остался.

– И с которым ты не можешь задержаться больше, чем на пару недель, – у нее на все был ответ.

Это было ужасно.

– Хорошо, – он раздраженно выплюнул согласие продолжить неудобную беседу. – Есть вторая причина. Розина, тебе четырнадцать.

Она смотрела на него с явным недопониманием. Научившаяся у него же оживлять свою мимику почти до клоунских кривляний, она всем видом вопрошала: «А в чем, собственно, проблема?»

– Тебе четырнадцать, – повторил он. – И тебе это все пока тоже не надо.

– Когда ты был в моем возрасте, то имел другое мнение…

– Когда я был в твоем возрасте, ты была ростом с колесо грузовой телеги. Прости, Розина, но прошло не так много лет, как тебе кажется. У меня еще свежо воспоминание, как ты стоишь посреди лагеря, зареванная, потому что тебе не дали поиграть с Либертиной во время генеральной репетиции, и у тебя сопля из носа свисает, – он почти кричал в надежде, что хоть так Розина его услышит.

Она топнула ногой – инфантильная привычка пришлась как нельзя кстати в их перебранке, и Розина убежала из сада. А Оливье тем же вечером собрался в дорогу.

Он не возвращался в Трините четыре года. У Розины скопилось девяносто три письма от него, у Оливье ее писем с высушенными цветами с холмов – на одно больше. Почтальон деревни При-де-Клев неизменно видел Розину два раза в месяц.

Однажды зимой мело целую неделю. Когда погода наконец стала сносной для похода в деревню, Розина вышла из Трините в заснеженное поле. Она почти сразу провалилась в снег чуть ли не по пояс и уже подумывала вернуться – надо было сразу послушать Ронду да остаться дома. Но Розина услышала хруст снега совсем рядом и подняла глаза.

Навстречу шел Оливье, замотанный в шарф так, что одни глаза были видны. В каждой руке он нес по чемодану, которые мгновенно выронил и побежал навстречу Розине. Ну, как сказать, побежал – они оба барахтались и разгребали сугробы, мешающие им заключить друг друга в объятия. А когда они утопили лица в меховых воротниках друг друга, Розина услышала шепот, но совсем не разобрала слов.

– Я так рада! Истина, Оли, я так рада! Пожалуйста, скажи, что ты надолго! Четыре года, Оли – пожалуйста, не уезжай! – просила она, силясь объять его руками целиком, но на нем было слишком много слоев теплой одежды.

– Я больше не уеду, все хорошо, – гладил он ее по шапке.

За горячим обедом Оливье поведал о своих приключениях. Его поиски завершились в Лотергринском суде Эскалота, где адвокат вручил ему бумаги на все имущество Труверов как наследнику.

Оливье нашел на бывших позициях у границы с Кнудом поле битвы и неподалеку братскую могилу без таблички. Танки раскатали насыпь, но Оливье приложил все силы и связи, чтобы организовать раскопки и поднять павших солдат. Их перезахоронили на кладбище Сантье. Мастер Барте, Юрбен и Ле Гри теперь лежали совсем рядом.

– Мне жаль, – скорбно извинился за дурные вести Оливье перед Рондой и, конечно, перед Розиной.

– Так ты теперь работаешь с агнологами, – сменила тему Ронда, сдержанно шмыгнув носом.

– Да, лига занимается полезными исследованиями. Нам было чем поделиться друг с другом.

– Осторожней. Эти дельцы думают только о своих интересах, как бы тебе ни показалось иначе, – предупредила Ронда. – Что ж, какие у тебя планы, Оливье, ты остаешься?

Он поджал губы и загадочно посмотрел на Розину.

– Да, на какое-то время придется остаться, – он расплылся в улыбке, наблюдая, как Розина меняется в лице, ведь он пообещал ей не покидать ее. – Леди Ронда, я могу попросить всех присутствующих оставить нас с Розиной наедине ненадолго?

Домочадцы переглянулись, но сестры Розины встали, как и ее младший кузен, и вышли за дверь, шепчась и хихикая. Когда замок щелкнул, Розина затеребила складки подола и спрятала пальцы в рукава желтого свитера. Она была растеряна. Оли отодвинул стул, и он проскрипел слишком звучно. Его шаги были такими же заметными, как и треск дров в очаге. Он посмотрел на Розину сверху вниз. Девушка разглядывала клетчатый узор на юбке, словно в нем можно было спрятаться до лучших времен. Оливье опустился на одно колено. Розина выскочила из-за стола, как ошпаренная. Она спрятала лицо в манжеты. Только Оли хотел начать говорить, как Розина потребовала:

– Не смей!

– Почему нет? – удивился Оливье.

– Т-ха, – горько усмехнулась она. – Скажи мне, Оли, это все из-за той дурацкой шутки?

– Какой шутки? – недоумевал он.

– Шутки про восемь лет, – раздраженно напомнила она, а потом передразнила: – Ты женишься на мне через восемь лет, и ни минутой раньше.

– Что? – Он с трудом вспомнил тот разговор в плену у Мытаря.

– А теперь ты заявился сюда и в первый же день делаешь