Птицы и сны. С.-Петербургъ: хроники иномирья. - Владимир Слабинский

Я не знал, что именно должно начаться и где, но идея с шампанским мне понравилась. Мы остановились посреди Невского, выпили на брудершафт и троекратно расцеловались. Этим дело не ограничилось. В течение следующего получаса мне пришлось пить и целоваться по крайней мере с тремя десятками совершенно незнакомых людей.

К счастью, с каждым новым лобызанием мне удавалось немного продвинуться вперед по направлению движения. И вскоре грозный окрик жандарма, стоящего в оцеплении под аркой Генерального штаба, успокоил публику. По окончании поцелуйного марафона слегка помятые и ошалевшие мы вышли на главную площадь Империи.

IV

Я знал, что Императорский Дом не скупится на праздничные представления. Но никак не был готов к такому великолепию!

На Дворцовой, подле Александрийского столпа, была устроена роскошная сцена Императорского Мариинского театра. Зимний дворец выглядел задником сцены, площадь – ее продолжением.

Зрители заполнили все свободное пространство. Кого здесь только не было! Представители всех сословий и наций наслаждались праздничным театральным действом. Кроме людей на площади было много нежити, что неудивительно, Новый год – это всеобщий праздник. Как башня, возвышался над народом Медный всадник. Грозный Император, словно обычный человек, слушал оперу. Мне подумалось, что, возможно, рядом с колоссом находится и его антипод – мелкий чиновник Евгений. В небе летали Александрийский и Петропавловский ангелы и осыпали публику лепестками роз.

Передвижение по площади было затруднено горами пустых бутылок из-под шампанского, лежащих под ногами. Петербуржцы любят игристое вино, но еще больше они любят, выпив, аккуратно класть пустую бутылку на мостовую. Во время народных гуляний эта привычка оборачивается поистине катастрофическими последствиями.

Трудности не пугают смелых. Внимательно глядя под ноги, мы начали движение по площади. Пришлось активно поработать локтями прежде, чем нам удалось пробиться в место, из которого можно было увидеть сценическое действие. Давали самую имперскую в истории русской музыки – оперу «Князь Игорь».

Сюжет оперы Бородина прост: древнерусский князь Игорь выступает в поход против враждебных жителей степей – половцев. В решающей битве русская дружина терпит сокрушительное поражение, а сам князь попадает в плен. В неволе Игорь постигает всю глубину любви к родине. Князь демонстрирует врагам несгибаемую силу русского духа и с помощью богов бежит из плена.

Два мира – русский и половецкий – изображены контрастно. Русь показана сильным, справедливым, цивилизаторским государством. Князь Игорь выступает идеальным европейским героем. Он первый среди равных, с любовью его поддерживают дружина и народ. С другой стороны – половцы, у которых нет государства в европейском понимании, но есть тысячелетняя традиция власти.

Мои симпатии всецело на стороне русской правды. Глубоко трогает трагическая фигура Игоря, волнуют перипетии его судьбы. В свете грядущего монгольского нашествия провидческим кажется сам сюжет, легший в основу произведения.

Раздражает и как-то странно волнует культура степняков. Их бравурные, дикие пляски, в которых принимают участие несколько сотен артистов, блестящая хореография, великолепная выучка танцовщиков, богатство костюмов, вызывают восхищение!

А музыка? Музыка половцев исполнена чувственности и экстатична. Она гипнотизирует слушателя, подпадающего под ее чарующее влияние.

Князь Игорь провозглашает победу цивилизованного разума над необузданными страстями. Но отчего тогда в моей душе рождается смутная симпатия к простым жизненным радостям половцев? Отчего их буйный темперамент притягивает меня?

– Оттого, что, уважаемый Александр, тысячекратно прав Блок: «Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы»!

Услышав реплику Конте, я смутился, и, чтобы это скрыть, принялся раскуривать сигару. Затянувшись, я деланно равнодушно произнес.

– Приношу свои извинения, я не подозревал, что озвучиваю свои мысли.

– Полноте, мне было очень забавно наблюдать за вами. Редко какой человек способен столь тонко чувствовать музыку и так всецело отдаваться ее власти. Александр, вам известно, что в жилах Бородина текла кавказская кровь?

– Как, и он тоже?

– Увы, уважаемый Александр, увы… Бородин был незаконным сыном кавказского князя. И этот факт позволяет нам с вами увидеть в его гениальной опере другие грани. Несомненно, рассудком автор на стороне русских, но эмоционально Бородин отдыхает в стане половцев. Оттого столь отточена оркестровка, столь чарующ ритм. Там его родительский дом, туда зовет кровь. Но Бородин боится признаться в своей симпатии к дикому полю. Этот страх и рождает сильнейший конфликт, которым пронизано произведение. Конфликт, являющийся главным движителем произведения.

– Вы сообщили мне сегодня столько нового, что я, право, теряюсь. Скажите, а почему для праздничной постановки выбрана именно эта опера? Нет, я понимаю – «Князь Игорь» гениальная музыка, вершина патриотизма. Но отчего выбран столь трагичный сюжет? В конце концов, есть опера Глинки «Жизнь за царя». Мне лично она нравится меньше, но там говорится о русской победе, а не о поражении.

– Опера выбрана самим Императором и отнюдь неслучайно. Бородин показывает столкновение двух цивилизаций. Что дает масштаб. А главный герой – князь! И спасает его магия, недоступная простолюдинам. Без защиты князя погибнет земля русская, со всеми населяющими ее смердами. Народу полезно об этом факте деликатно напоминать.

– Ваши рассуждения безупречны, но так циничны.

– Цинизм свойственен великим поэтам. Вспомните лорда Байрона. Впрочем, есть еще один ответ на ваш вопрос. Первый ответ лежит, как вы заметили, в плоскости политической, оттого и выглядит циничным. Второй мотив Императора вызван эзотерическими соображениями.

Конте принялся неторопливо закурил новую папиросу. Несколько минут мы курили в молчании. Меня мучило любопытство, но я решил продемонстрировать выдержку.

– Глубокоуважаемый, милостивый государь, не позволите ли вы в момент, угодный вашему благородному сердцу, позволить мне побаловаться ароматным дымом сигары?

Передо мной склонился в поклоне клошар, одетый столь же экзотично, сколь неожиданно изысканной была его речь.

Оторопев и потерявшись от неожиданности, я смотрел на этого человека. Смысл его просьбы ускользал от моего сознания. Наконец сумел я выдавить.

– Извините, что вам угодно?

– Он просит докурить ваш окурок.

– Окурок? Ах, да, пожалуйста, любезный! Конечно, возьмите.

Я протянул сигару просителю. С чувством достоинства он принял мой дар и произнес ответную речь.

– Глубокоуважаемый сударь, господь наградит вас за благородное стремление помогать обездоленным соотечественникам.

Незнакомец величаво раскланялся и, сунув окурок в рот, удалился.

Зачарованно глядя ему вслед, я не смог удержаться от вопроса.

– Кто это?

– Это, уважаемый Александр, обычный петербургский нищий. Милейшие существа, скажу я вам, а уж мне-то довелось познать петербургское дно…

После небольшой паузы поэт продолжил предыдущий разговор.

– Насмешка судьбы заключается в том, что, победив Редедю в поединке, князь Мстислав сделал Русь азиатским царством. А Петр попытался вырвать Россию из лап Азии, опять же причинив вред потомкам