Птицы и сны. С.-Петербургъ: хроники иномирья. - Владимир Слабинский

Конте с неудовольствием посмотрел на меня. Возможно, он был настроен на монолог, а не на обмен мнениями.

– Соглашусь, воля Великого Императора кажется несокрушимой в своем магическом могуществе. Еще бы, ткнуть палкой посреди векового болота – городу быть! И вот она – столица. Но это лишь часть правды. Дело в том, что воля Петра столкнулась с не менее сильной волей его первой жены Евдокии. В архивах я нашел любопытные документы. Венчанная царица прокляла мечту государя: «Петербурх пустеть будет!»

Принц поэтов сделал театральную паузу, во время которой достал и раскурил длинную папиросу.

– В государственные архивы я был допущен по Высочайшему повелению и с той же целью, что ранее был допущен Александр Сергеевич. Император заинтересован в возвеличивании России и Русского Императорского Дома.

– Вы Пушкина сейчас упомянули? – робко поинтересовался я.

– В России есть только один Александр Сергеевич, и он – король поэтов на все времена. Ваш покорный слуга поэтому довольствуется только титулом принца, – Конте печально вздохнул. – И не перебивайте меня, пожалуйста. Я теряю нить беседы. Так вот, в архивах мне удалось обнаружить великое множество свидетельств очевидцев, утверждавших, что накануне Троицына дня они видели кикимору, прыгающую на колокольне одноименного собора. А в простом народе до сего времени ходят слухи, что эта кикимора и есть царица Евдокия.

От всего услышанного голова моя кружилась и постепенно стала утрачиваться грань между реальностью и бредом. Как может быть правдой то, что утверждает поэт? Это же величайшая ересь! И все же рассудок подсказывал мне, что все услышанное – правда.

– Вы хотите сказать, что ситуация описывается рамками конфликта «кровь против крови». Священная императорская кровь пожертвована в фундамент Северной Пальмиры, но не менее священная царская кровь замешана для усиления проклятия, обрушенного на город?

– Отчего же – хочу сказать? Нет, уважаемый Александр, я это утверждаю! Все именно так, господин доктор. Евдокия Федоровна была помазана на царство вместе с законным своим супругом Петром. И заметьте, долг свой монарший выполнила в наилучшем виде, родила наследника, цесаревича Алексея. А ее муж это не оценил. По его тайному распоряжению Евдокию насильно постригли и упекли в монастырь. По-простому сказать, в тюрьму посадил ее Петр, как и сына ее – наследника своего законного. До самой своей кончины, приняв имя Елены, Евдокия находилась в монастыре. Петр же почувствовал себя свободным. Изо всех сил предался пороку и разврату. Царство безродной немке оставил, и кровь свою с неведомо кем смешал. Уже находясь в заточении, Евдокия смогла отомстить мужу. Прокляла главную мечту Императора – построенный им город.

– Помилуйте, как же Евдокия сумела-то? Это же ведать нужно, как проклятие составить и не только знать, но и суметь его наложить. Здесь одной монаршей магии мало будет, – усомнился я в подобной версии событий.

Поэт молча мешал серебряной ложечкой остатки шоколада в фарфоровой чашке, украшенной рекламой «Норда». Вздохнув, он поднял на меня серые глаза и, решившись, произнес.

– Уважаемый Александр, вы врач, – высокопарно начал он, и я с удовольствием подтвердил этот факт, рассказав заодно, какие лицензии в настоящее время имею, и какие вследствие этого манипуляции могу производить с ним самим и его родственниками.

Собеседник эффектным жестом прервал мой словесный поток.

– Как врач, вы сведущи в словесной магии, я, как поэт, также разбираюсь в этом вопросе. В Европе не умеют составить короткое заклинание, алхимик стремится перевести энергию из потенциального в кинетическое состояние. Инерция движения субстанции позволяет совершать превращения и осуществлять мечты. Для алхимической магии равно нужны время и слова. В этом слабость европейских чародеев. Евдокия использовала очень короткое и необычайно сильное заклятие. Ее магия имеет другую природу. Царица в девичестве была Лопухиной, а этот род, как известно, от касогского князя Редеди идет. Да не простого князя, а, по сути, царя горцев. В поединке с ним верх одержал князь Мстислав. По праву победителя он присоединил к Руси земли Редеди, а дочь его выдал замуж за своего дружинника. Царская кровь гордых правителей Кавказа течет в Лопухиных. Отсюда и познания тайные и сила необычайная.

Конте посмотрел на меня и, выпустив дым колечками, усмехнулся.

– Да не переживайте вы так. Создается впечатление, что вашим представлениям о добре и зле нанесен сильнейший удар. Равна императорской оказалась родовая сила царицы. Вся без остатка была она вложена в проклятие. От того-то наводнения и пожары терзают город с самого момента его появления. В каждую секунду, в каждое мгновение под воздействием проклятия царицы Петербург неумолимо с бесчеловечной обреченностью разрушается. И каждую же секунду, повинуясь воле Петра, возрождается. И все в столице участвуют в этом процессе. Пачкуны служат Кикиморе, я – Императору. И вам, уважаемый доктор, придется выбрать свою сторону.

Поэт откинулся на спинку стула, явно наслаждаясь эффектом, произведенным на меня его речью.

Пауза затянулась. Мне не хотелось говорить. Я вспомнил столкновение со старухой, продавшей душу Кикиморе за иллюзию молодости и красоты. Тот случай доставил мне много хлопот и причинил большой урон моему здоровью. Получается, что главная нежить – безвинная жертва мужниного произвола?

– Негоже, мой друг, Новый год шоколадом отмечать. Предлагаю взять шампанского и отправиться на Дворцовую площадь.

К счастью, снег прекратился и, если бы не глубокая, грязная жижа под ногами, можно было бы радоваться теплой погоде.

– Отчего вы не сопротивлялись бандитам, ведь они имели самые зловещие намерения и могли лишить вас самой жизни? – спросил я через некоторое время просто для того, чтобы не идти в молчании.

– Мне, уважаемый Александр, уже тридцать семь лет. Я – поэт и Муза призывает меня завершить земные дела. Это было одним из пунктов нашего с ней соглашения. Выбор невелик: дуэль, самоубийство или смерть от руки злодея. Право, третий вариант ничем не хуже двух других. Это было бы поистине прекрасно – умереть от рук пачкунов в Новогоднюю ночь! Мои биографы не пожалели бы золота на осуществление подобного сценария. Встреча с пачкунами, да еще в разгар Новогодней ночи. И где? В центре Петербурга, подле Казанского собора! Отлично придумано, читатель любит подобные истории. Но в решающий момент по воле Провидения объявились вы, мой благородный друг, и смерть с позором отступила!

– Вы что же, упрекаете меня за то, что я вмешался и не дал вас зарезать?

– Вы спасли мне жизнь, уважаемый Александр! Я благодарен вам за это. Парадокс заключается в том, что, совершив благородный поступок, вы лишили сна моих биографов. А это, скажу я вам, влиятельнейшие люди! Ума не приложу, что они будут теперь делать?