Ловец кошмаров - Валентина Владимировна Белякова

– Ну нельзя же всегда и во всём быть лучшей… – начал было я и осёкся. Похоже, для Вербы это больная тема.

– В отличие от некоторых из «Депрессивного бессознательного», – она недвусмысленно глянула на Кару, – я хочу развиваться в музыке и вывести свою группу на профессиональный уровень. Мне недостаточно быть первой в этой забегаловке. И вообще, у нас уже почти подписан контракт с лейблом. Скоро запишем и сведём песню в студии.

– Удачи с этим… – сконфуженно проговорил я. А про себя подумал: «С чего это она решила, что лучшая в “Паучьем подвале”?»

Мы не стали лезть глубоко в петли, просто прошли пару комнат, чтобы не мешать Вербе упиваться самокритикой и иметь побольше времени за счёт временного искажения Ловца. Развалились на диванчике, покрытом живым плющом, словно пологом.

Поставили чай на подлокотники.

– Мне кажется, Ловец стал как-то поживее. Приветливее, что ли…

– По весне он всегда приободряется. Как и все вокруг.

– В этом году тяжёлая весна. Невесёлая.

– Во многом. Но Ловец борется, как и люди. Ведь всё-таки мозгу не прикажешь: он-то получит свой дофамин от тепла и голубого неба.

– И весеннего обострения, – добавил я, сгребая Кару в охапку.

– Тогда, может, и к чужому весеннему обострению отнесёшься толерантно? – усмехнулась она, ёрзая, чтобы устроиться поудобнее.

– Ты про маман и Дока? То, что я с ним перекинулся парой слов, не значит, что мы теперь друзья. Не собираюсь перешагивать через себя и принимать его, всё равно они через месяц разбегутся. У нас дома он совсем другой: в этих своих толстовках, как у сраного скейтера, и всяких мультяшных носках. С модной причёсочкой. Постоянно шутит и обсуждает эти её цветы и исторические музеи, как будто ему реально интересно.

– Так может, ему реально интересно в отличие от тебя?

– А может, он просто двуличный фетишист, который хочет ей понравиться и втереться в доверие? – Я не мог объяснить почему, но чувствовал именно так.

– Как знаешь. Станет ясно со временем. – У Кары явно не было настроения спорить.

Она отхлебнула чаю и легла, положив голову мне на колени. Ловец ненавязчиво свесил на тесёмке конфету.

– Да-ай! – Кара открыла рот, как галчонок. Её нижняя губа походила на нежный клювик.

Я развернул фантик, взял конфету в зубы и, насладившись Кариным возмущённым лицом, наклонился, предлагая ей откусить половину. Мне казалось, мы закрыли тему, но, прожевав, Кара всё же спросила:

– Может быть, ты просто ревнуешь?

– Ну уж… – опешил я, – это уже что-то по Фрейду.

– Я имею в виду, чисто по-человечески. Хочешь, чтобы она всегда выбирала тебя. Чтобы была с тобой всегда, когда ты будешь нуждаться.

– Конечно, хочу. Разве не все хотят… быть единственными?

– Я давно приняла, что всегда быть единственным невозможно. Люди – узелки сети, и каждый соединяется с другими множеством нитей. Никто не принадлежит мне. И я никому не принадлежу.

Каждый раз, когда она поднимала эту тему, я чувствовал раздражающий укол боли, будто ядовитое насекомое кусало где-то под рёбрами.

– Надеюсь, наша нить не порвётся в трудные времена, – тихо проговорил я после паузы.

– Пока я нужна тебе, я буду здесь.

Кара притянула мою голову, заставив наклониться над ней, так что лицо в обрамлении алых прядей заполнило всё моё поле зрения. Успокаивающим движением заправила прядь волос мне за ухо, одновременно погладив по лицу. Я думал, что она меня поцелует, но она запела:

Тело хрупко, сознание шатко.

Мы как призраки, но на таблетках.

Я тебе посвящу без остатка

Две последние нервные клетки.

Говоришь, мы устанем бороться.

Исчерпаем энергоёмкость,

Как два маленьких-маленьких солнца.

А я говорю – прорвёмся!

– Откуда это? – заворожённо прошептал я.

– Из «Депрессивного бессознательного». Тексты у нас сочиняет не только Серый. Эта песня ещё не записана. Я написала её про нас с тобой.

Я запрокинул голову, чтобы скрыть от неё увлажнившиеся глаза, и увидел омелу, выросшую из Ловца прямо над нами.

По ощущениям, мы провели в ближних петлях весь вечер. Значит, в зале прошло часа два.

– …Ну что, вернёмся к нашим? – предложила Кара, застёгивая рубашку.

– Угу, только в порядок себя приведу… – Ловец услужливо подсунул осколок зеркала. – Как думаешь, мне бы пошло выбрить висок и проколоть ухо, как у Серого?

– Думаю, это практически всем идёт.

Не успели мы прийти в себя, вернувшись в главный зал, как раздался ужасный шум. Похоже, кто-то упал и перевернул стул. Может, Док слишком налакался виски? Тут же донёсся голос Курта, показав, что моё предположение неверно.

– Тогда почему до сих пор играешь в «Вербном потрясении»? По твоим пещерным убеждениям, с ними нельзя водиться. Выбери одну компанию: Верба, Некрюк и Логика либо твои отморозки. – Курт старался изобразить презрительное спокойствие, но явно был на грани.

– Сейчас бы крашеный проколотый мудак мне указывал, что делать! – раздался ответный рёв Слэма.

– Представь себе, парням необязательно быть чуть красивее обезьяны. Думаешь, бритая башка делает тебя более мужественным? Только вот у крашеного-проколотого кишка не тонка отстаивать свою позицию. А тебя с дружками как только прижмут, сразу побежишь к богатому бате, поджав хвост.

Следующую фразу Слэма я не разобрал, но она и не несла особого смысла, потому что состояла исключительно из мата. Снова шум. Глухие звуки ударов. «С-сука!..» – выдохнул Курт. Кара первой добежала до части зала с двумя сдвинутыми столиками, которые скрывал от наших глаз стеллаж. Я споткнулся о непонятно откуда взявшуюся нить, натянутую между ножками стульев, и замешкался.

– Что вы тут устроили?! – кричала Кара, но её голос потонул в хоре других.

– Мы с пацанами вас защищаем от понаехов! – прорычал Слэм.

– Самые отмороженные в городе как раз вы, членоголовые! Устраиваете поножовщину и избиения всех, кто вам не нравится. – Это уже Серый. – Кто защитит от вам подобных Некрюка? Вербу? Вряд ли ты всех в городе предупредил «эти мои, этих не трогаем».

– Слэм, Серый, прекратите! – Радуга, кажется.

– Жесть, Курт, твоё ухо!

Когда я подбежал к компании, то застал такую сцену: Радуга и Грифон держали Курта, а Логика, Некрюк и Верба повисли на разъярённой туше Слэма. Кара металась между ними, пытаясь отгородить друг от друга и не зная, что делать. И без того толстые губы Слэма теперь совсем распухли и заливали кровью оскаленные зубы. Также у