Адвокат вампира - Елена Комарова

и заработанных денег. Второй наниматель – профессор Ван Хельсинг – тоже не скупился, но в работе сыщика сегодня пришлось сделать небольшой перерыв. Впрочем, он ничего не пропустил: зверь в этот день ни на кого не напал.

Здраво рассудив, что пассажиру, которого он доставил к церкви, затем наверняка понадобится транспорт обратно, а если не ему – то кому-то другому, Эрик решил задержаться.

Уже стемнело, недавно выпавший снег мерцал под чистым звездным небом, совсем рядом горел газовый фонарь, и теплый свет лился сквозь разноцветные стекла в окнах церкви. Там играл орган, и его строгая торжественная мелодия приглашала редких прохожих остановиться, послушать и зайти в храм.

Позавидовав, Эрик подъехал поближе к фонарю и достал из кармана пальто карту Лондона. План города пестрел карандашными значками, отмечавшими места встреч со зверем. Такую же карту, но больших размеров, он заметил на стене в квартире профессора Ван Хельсинга, и точно так же тот вместе с помощником делал пометки, стремясь найти закономерность в действиях монстра.

Призрак Оперы вел собственные записи, отмечая на карте символами-крестиками черного цвета – места нападений, синего – места встреч, где хищника замечали, но без тяжких последствий для здоровья заметивших. Сложнее всего было отделить правдивые рассказы о случившемся от выдумок или заблуждений. На таинственного зверя стремились свалить почти все происшествия и нападения, справедливо полагая, что вряд ли он явится отстаивать свою непричастность.

Верфи Ист-Энда – настоящее раздолье для такого существа: территории, ужасающие своей бедностью, где жизнь стоит дешево, а мертвые находят последнее упокоение на дне Темзы. Но еще больше интереса вызывала другая часть Лондона, из которой не приходило жутких новостей – там их предпочитали держать за закрытыми дверями, выпуская наружу лишь смутные слухи. Жалобы на внезапный лай собак, чье воспитание могло сравниться с аристократическим, возбужденный рассказ горничной, которую до полусмерти перепугало некое видение в одном из богатейших домов, – Ван Хельсинг особо велел обращать внимание на подобные происшествия.

Органист сбился, заставив Эрика болезненно поморщиться. Безусловно, было бы странно ожидать выдающегося мастерства от исполнителя в этой маленькой церкви не самого фешенебельного района. Призрак Оперы поймал себя на желании немедленно войти внутрь, указать на ошибку, и побороть это искушение оказалось непросто.

Спрыгнув, он подошел поближе к ограде, прислушиваясь и пытаясь представить себе органиста: наверняка это совсем еще молодой человек, старательный, но неопытный. Из-за этого и допускает ошибки, незаметные для большинства, но не для феноменально тонкого слуха человека в маске.

Пока он подсчитывал про себя замеченные недочеты исполнителя и их возможные причины – пожалуй, он все же заглянет в церковь, а потом, когда будет больше свободного времени, даже поспособствует совершенствованию мастерства музыканта – в мелодию вплелся чистый женский голос, и Эрик замер на месте, пораженный. Голос был не просто сильным и красивым, за исполнением стояли долгие годы ежедневного труда, самоотдача и талант.

Он не ошибался, не мог ошибиться: в церкви пела оперная примадонна.

Сделав еще два шага, он снова остановился и прислонился спиной к ограде, целиком обращаясь в слух. Не голос юной девушки, хотя и сравнимый своей чистотой и прозрачностью с пением ангела, но голос женщины, королевы и властительницы. Память услужливо предложила на выбор полудюжину имен, но ни одна из известных ему певиц не наполняла свое пение таким богатством оттенков. Ни одна, кроме… да! Много лет назад, до переезда в Париж, задолго до начала трагических событий, превративших бывшего хозяина Оперы в ее изгнанника, в Италии, в волшебной музыке Верди он слышал этот же голос.

Пение смолкло, и Эрик, с трудом стряхнув с себя наваждение, быстро вернулся к экипажу.

Прошло еще минут десять, прежде чем на улице показались двое: невысокий пожилой мужчина поддерживал под локоть спутницу, закутанную в шубку. Женщина несла толстую кожаную папку с нотами, а лица Эрик со своего места не рассмотрел. Господин окликнул его и махнул рукой, подзывая.

– Моя дорогая мисс Адлер, вы должны подумать о возвращении на сцену! – пылко произнес он, кланяясь на прощание спутнице, уже усевшейся в кэб. – Вы совершаете преступление, скрывая свой талант от публики!

– Нет, мой дорогой мистер Эдкинс, – покачала та в ответ головой, – мне лестна ваша похвала, но я знаю свои истинные возможности: я упустила слишком много времени, и слишком много усилий понадобилось бы мне, чтобы все наверстать, даже при самом жгучем моем желании, которого я, к тому же, не испытываю. – Она снова покачала головой. – Нет, мне милее нынешняя жизнь.

– В таком случае, счастливцы те, кто услышит вас в Рождество. До встречи на следующей репетиции, мисс Адлер.

– В четверг, мистер Эдкинс.

Откинувшись на сиденье, пассажирка скользнула по вознице безучастно-вежливым взглядом.

– Отвезите меня в отель «Браун», – сказала она.

* * *

– Куда вы нынче, Джонатан? – спросил профессор, зажав трость подмышкой и натягивая перчатки.

– Как бы мне ни хотелось употребить время на более важные занятия, сегодня придется посетить еще несколько особняков, которые я подбираю для нашего трансильванского гостя, – ответил молодой человек. Оба спустились с крыльца, и Джонатан придержал для профессора калитку.

– Его сиятельство все еще не принял окончательного решения?

– Он очень капризен. То местоположение не подходит, то цвет фасада, то узор решетки, то история дома недостаточно кровавая. Признаться, его предшественник в вопросах недвижимости доставил куда меньше хлопот.

Ван Хельсинг фыркнул и сочувственно похлопал помощника по плечу.

– Крепитесь, друг мой. Пусть вас согревает мысль, что мои коллеги из Музея естественной истории охотно заложили бы душу ради возможности столь тесного общения с представителем иного разумного вида.

– И горько бы разочаровались, – язвительно произнес Джонатан. – Если, конечно, их не интересуют последние сплетни светского общества и новинки моды на Стрэнде.

Ранним утром движение на Вествик-гарденс-стрит было не слишком оживленным, но едва Джонатан поднял руку, перед ним словно из ниоткуда соткался кэб.

– А вы, профессор, куда направляетесь?

– Я должен представить лорду Гамильтону отчет о проделанной работе, – сказал Ван Хельсинг, садясь в экипаж. – Вы присоединитесь?

– Пройдусь пешком до подземки, – покачал головой Джонатан. Ван Хельсинг коснулся рукой края шляпы, прощаясь, и назвал кучеру адрес Британского музея.

Кэб свернул за угол и влился в общий поток. Распогодилось, и профессор невольно залюбовался городом. Некоторые дома и витрины магазинов уже начали украшать к Рождеству, полицейские важно позировали на их фоне. Обычное лондонское утро, и почтенная публика даже не задумывается, что ночью город сбрасывает маску респектабельности, показывая истинное лицо.

Карета замедлила движение: на перекрестке пытались разъехаться два омнибуса. Неуклюжие, как левиафаны, они собрали вокруг себя другие экипажи и кучку зевак. В толпе мелькнула физиономия типичного пройдохи, и Ван Хельсинг усмехнулся: в скором времени парочка прохожих лишится кошельков, часов и портсигаров.

Кэб качнуло, когда кучер направил его в переулок, чтобы объехать затор. Менее чем через четверть часа они остановились возле музея, и Ван Хельсинг с ловкостью двадцатилетнего юноши спрыгнул на землю.

– Прекрасная погода, сэр, не так ли, – услышал он приглушенный голос кучера. – Очень английская.

– Да, – отозвался Ван Хельсинг, рассеянно шаря по карманам пальто в поисках мелочи, чтобы расплатиться. Его внимание привлекла элегантная коляска, остановившаяся поодаль. Секунду спустя лорд Дарнем уже подавал руку поочередно двум дамам, прибывшим с ним. Одна, с лошадиным лицом, была профессору незнакома, а вот вторая… Модного кроя пальто облегало ее стройную фигуру, на лице то и дело вспыхивала улыбка. Было совершенно очевидно, что Ирен Адлер, в отличие от другой дамы, наслаждается показавшимся из-за облаков солнцем, да и компания лорда Дарнема не кажется ей неприятной.

Ван Хельсинг вложил несколько шиллингов в раскрытую ладонь кучера, и тот не глядя сунул их в карман. Его лицо, замотанное в шарф грубой вязки, было обращено к вновь прибывшим. В глазах загорелся странный желтый огонек, из-под шарфа послышалось несколько слов на французском языке.

– Что вы сказали? – переспросил профессор, решив, что кучер обращается к нему.

– Я говорю, эта женщина меня преследует, – ответил кучер и весело добавил: – Полно, «мистер Андерсон», неужели вы меня