Дом бурь - Йен Р. Маклауд

Любовь – чувство, которое движет этим берегом. Любовь – причина, по которой вон те морские птицы кружат и зовут друг друга. Любовь – солдат-насильник или муж, который отправляется на войну, чтобы убивать других мужей. Любовь – это пчела, любовь – это цветок. Любовь – добыча, которую мать приносит в гнездо. Любовь – то, что привело тех печальных женщин в приют святого Альфеджа. Также любовь удержала твоего сына в Айнфеле. Рискну предположить, из-за любви он сейчас чувствует себя таким одиноким. Ибо любовь – то, чем мы пользуемся, чтобы придать нашей жизни видимость смысла, или то, что оплакиваем, когда смысл найти не можем. Любовь привела нас на войну, Мэрион. Любовь к месту, к человеку, к себе, к порядку вещей. Любовь, Мэрион, – слепой инстинкт. Хитрый ход природы, которая тем самым вынудила свои творения совокупляться и защищать потомство. И ты, и я, Мэрион, по какой-то причине – мы чувствуем ее, но не можем выразить – вообразили, что неподвластны ей. Но, позволь заметить, это не так.

Ах, до чего же здорово было бы обретаться в горних высях, в обители чистой энергии и духа! О да, мне это желание знакомо, Мэрион. Совладать с тупой силой, которую вы с Ральфом тщились определить тем летом. Почему врожденная – как бишь вы ее назвали, судьбина?.. – должна управлять нашими жизнями? Мы же разумные существа, мы должны быть выше этого! И да, прошлая ночь. Прошлая ночь… – В набегающей волне прилива песок заблестел и поплыл; Элис, вздрогнув всем телом, чуть не упала. – Я искренне верила, что могу стать чем-то другим. Я тщательно спланировала прошлую ночь. Те смутные силуэты, с которыми ты столкнулась в особняке, – самые тусклые из подменышей, сильнее прочих приблизившиеся к тому, чтобы превратиться в истинные чары. Этим утром их нигде нет, верно?

Мэрион ждала. Карга опять содрогнулась, пошатнулась; обнажила редкие зубы в гримасе – возможно, в улыбке.

– Это могла – должна! – была быть я, Мэрион. Вчера я не сказала тебе об одном: я тоже должна была стать частью заклинания. Я планировала пройти через зеркало, сбросив оболочку, которую ты видишь перед собой. Но вместо этого… вместо этого… я по-прежнему здесь. О, невелика тайна! Я всего лишь старуха, и я бы выглядела еще более нелепо, наштукатурив лицо и залившись духами. Так почему бы не выглядеть такой, какая я на самом деле? Все шансы, какие у меня были прошлой ночью, я по глупости потеряла. Они сбежали от меня в зеркало, а я осталась – такая, какой ты меня видишь на этом берегу. А самое забавное, Мэрион, заключается в том, что я ужасно устала – и теперь мне на все наплевать.

– Вы были такой же, как Осененные?

– Я, безусловно, изменилась. Я считала, что изменилась достаточно. – Она поколебалась, о чем-то размышляя, потом кивнула. Прилив подбирался все ближе, сияя. – Нет, меня остановило не это. Ты вообще слушаешь? Я же пытаюсь объяснить! Я сидела перед зеркалом, готовая к прыжку в тот самый миг, когда ты потянула тот рубильник на подстанции. Мне помешала моя собственная слабость. Мой Ральф. Все дело в… – Она замолчала. Ее лицо болезненно сморщилось. Она выплюнула слово: – Любви! Прошлой ночью я слишком долго колебалась, Мэрион. Боже, помоги мне, я не хотела покидать своего сына… много лет назад, когда ему становилось совсем плохо, у меня была собственная, особая молитва. Я мысленно кричала: «Пусть это буду я!» И прошлой ночью те же слова, та же мысль вернулась ко мне, а потом было уже слишком поздно…

Блестящий мусор, который Мэрион приняла за хлопья пены или кусочки ракушек, прилипшие к одежде Элис, к ее дряблой шее и обвисшим мочкам ушей, были, как теперь стало ясно, дорогими украшениями, бусинами, пуговицами…

– Возможно, Мэрион, мы с тобой могли бы пойти навстречу приливу вместе. Или просто остаться здесь. В любом случае вода скоро нас заберет. Ты же слышишь, как шумит прилив! И ты меня утопишь, Мэрион, или я тебя, и какая разница, кто из нас выживет…

Элис все еще сжимала руку Мэрион, но теперь с мольбой. Несмотря на все прочие эмоции, было трудно не пожалеть эту старуху, настолько непохожую на то поразительное создание, которым она когда-то была.

Мэрион покачала головой.

– Достаточно смертей.

– Смертей никогда не будет достаточно, Мэрион. В этом-то все и дело…

Когда Элис, опираясь одной дрожащей рукой на палку, а другой держась за локоть Мэрион, заковыляла вверх по берегу, сперва показалось, что женщин вот-вот накроет приливом, но их отражения медленно растворились в набежавшей и растаявшей волне, а потом обе добрались до калитки и исчезли в цветущих садах Инверкомба.

XIX

Сигнал, который распространился по Востоку и Западу, пришел не в виде всплеска, а в виде изменения тональности. Всего лишь смена модуляции, и пусть речь шла об обычном звуке, волна тем не менее оглушила машины и системы, с которыми столкнулась, сделала невосприимчивыми к заклинаниям гильдейцев, пытавшихся ими управлять. Возник новый язык, удручающе близкий во всех аспектах синтаксиса к тому, который он заменил, но невероятно трудный для понимания и произношения.

Как и предсказывала Элис Мейнелл, из телефонных сетей сигнал устремился к вычислительным машинам, от них перекинулся в электрораспределительные сети и вскоре затронул все эфирированные устройства и материалы; по меркам промышленно развитого Века это означало практически всё. Даже многие аспекты современной жизни, не связанные с основными системами коммуникации, оказались неосуществимы. Пропали не только электричество, газ и вода в трубах; песня передавалась по воздуху, из рук в руки, из мыслей одного сбитого с толку гильдейца в разум другого. Вскоре другие страны столкнулись с такими же сбоями, и даже метеовороты на кораблях в отдаленных морях закапризничали, прежде чем с последним порывом ветра отключиться. Если точнее, они погрузились в спячку, ибо гильдейцы знали по непрерывному гулу и жужжанию своих машин, что те по-прежнему в рабочем состоянии и полны энергии. Они просто не желали подчиняться.

Были жертвы. Беспорядки. Обрушения зданий. Но песня была скорее упрямой, чем разрушительной. Халлам-Тауэр не рухнула, но ее фонарь застыл, повернувшись на запад, излучая то свет, то тьму. Зиккурат в Вестминстерском Большом парке также не пострадал. То же самое произошло с Севернским мостом и чертогами Гильдии заморских коммерсантов в Бристоле. Как и устройства, которые в них находились, они не разрушились; просто перестали общаться.

В таких обстоятельствах, когда приходилось передвигаться на лошадях и