Эвис: Повелитель Ненастья - Василий Горъ

закончили! — доложил Оден, и я, рывком поставив паучиху на ноги, заставил ее повернуться к новому ограждению аллеи:

— Смотрите внимательно, аресса: перед вами то, что осталось от посла королевства Хейзерр в Маллоре, заместителя главы вашего Ночного двора, двух полных боевых звезд и кого-то там еще. Все остальные, которых я счел виновными в гибели моих вассалов и слуг — внутри посольства и вокруг него. Запомнили?

— Да… — еле слышно выдохнула женщина, пребывающая в диком ужасе.

— Пожалуйста, опишите эту картину вашему верховному сюзерену и его советникам, причем как можно подробнее, ладно?

Эмоции хейзеррки полыхнули безумной надеждой:

— Опишу!!!

— И еще одно напоминание. Лично для вас: я очень не люблю паучих. Увижу вас в Маллоре еще раз — зарублю.

— Я поняла, арр! — еле слышно прошептала она и вжала голову в плечи. Видимо, чтобы я случайно передумал ее отпускать.

Менять решение я не собирался, поэтому еще раз оглядел два ряда кольев, и жестом приказал Сангору принести копье. А когда воин сходил к воротам, вернулся с церемониальным оружием и протянул его мне, я вскинул древко над головой и рявкнул:

— Воздаяние свершилось. Я удовлетворен!

После чего посмотрел на паучиху и нехорошо улыбнулся:

— Но если твои соотечественники сочтут, что война не закончена, с удовольствием приеду к вам в Глевин и продолжу ее там!

После этих слов со стороны зрителей раздался восторженный гул, а отдельные личности двинулись в нашу сторону. Первым, как и ожидалось, до меня добрался подчиненный Лайвенского Пса, которому ар Дирг поручил командовать всеми теми, кого отправил оцепить посольство.

— Можете брать территорию под охрану! — распорядился я.

— … а так же здание. Чтобы быстренько изъять и добросовестно изучить всю найденную документацию! — хохотнула Амси в общем канале.

— Когда закончите, выдайте моей посланнице теплую одежду, коня и достаточно денег, чтобы хватило до Глевина… — продолжил я. А потом толкнул паучиху в его сторону: — И поручите кому-нибудь вывезти ее из города и проводить до границы.

Сотник прижал к груди кулак, вцепился в запястье женщины и увел ее за собой. А я вернул копье Сангору, порадовался тем чувствам, которые услышал в его эмоциях, и посмотрел на мрачную, как грозовая туча, Дору:

— Что-то не так, аресса?

— Ну, и зачем ты потащил внутрь моих девочек⁈

— Во-первых, эти девочки мои! — холодно напомнил я. — Во-вторых, хейзеррскую боевую звезду, которая вломилась в мой дом, убила семерых вассалов и троих слуг, остановили именно эти «девочки»! И, в-третьих, раз Ассаш ар Ремир объявил войну всему роду Эвис, значит, каждый из нас имел право взять кровью за кровь!

— Ты хочешь сказать, что если Гленн не успокоится… — начала, было, женщина, но я ее перебил:

— Я хочу сказать, что каждый, кто захочет испытать род Эвис на прочность, умоется кровью так же, как Ассаш ар Ремир и его подчиненные. И нас, Эвисов, не остановит никто и ничто…

[1] Упереться в рогатину — аналог нашего «пойти на принцип».

[2] Росчерк — след, остающийся полу после того, как воин стряхивает кровь с клинка.

Глава 21

Третий день первой десятины первого месяца весны.

Как и следовало ожидать, Генора на завалинке не оказалось, а ощущение его присутствия, которое меня разбудило, испарилось, как снег под лучами Ати. Но короткий, зато непривычно яркий сон все еще стоял перед глазами, поэтому я перебрался на подоконник, обхватил руками колени, уставился в ночную тьму и заново ухнул в только что пережитое видение.

Старый воин сидел на завалинке перед караулкой, провожал грустным взглядом каждый серый возок [1] , выезжающий с нашего двора, и изредка прикасался пальцами к загривку Рыка. Он ничего не говорил, но я ощущал его чувства так же ясно, как если бы слышал их с помощью Дара. У Генора болело сердце. За каждого моего вассала. Так, как будто он врос в этих парней душой или вырастил и воспитал их сам. Когда за ворота вывезли самого последнего, Раздана, он вцепился левой рукой в свою клюку, кое-как встал и поклонился им вслед. В пояс. А когда выпрямился, посмотрел на меня с мягкой укоризной, вроде, как спрашивая: «Как же ты их не уберег-то?» Потом расстроено махнул рукой, повернулся ко мне спиной и, не прощаясь, ушел…

«Если не перетянул клюкой поперек хребта, значит, ни в чем не винит… — грустно подумал я. — Просто расстроился, что мы потеряли столько достойных парней».

В это время по нервам полоснуло такой жуткой смесью отчаяния, бессилия и жгучей ненависти, что я мгновенно оказался на ногах, забыв и про сон, и про свои выводы. А уже через миг оказался у кровати и наклонился над Тиной.

— Просыпайся, это просто кошмар! — шепнул я ей на ушко и… был вынужден уводить в сторону удар «медвежьей лапы», нацеленный в горло! Слава Пресветлой, продолжения атаки не последовало: сообразив, что голос мой, женщина открыла глаза, приподнялась на локте и огляделась вокруг диким и полным ужаса взглядом. А когда увидела спокойно спящих подруг, то полыхнула невероятным облегчением, прильнула ко мне и беззвучно заплакала.

— Все хорошо, искорка моя ненаглядная! — ласково гладя советницу по влажным волосам и чувствуя, как колотится ее сердце, еле слышно выдохнул я. — Девочки никуда не делись — лежат рядом с тобой и сладко спят…

Оба Дара едва заметно «колыхнулись» — Тина прислушивалась. А когда убедилась, что девочки действительно спят, попробовала отстраниться. Хотя в душе страшно боялась, что я ей это позволю:

— Я потная, липкая и противная…

— Я люблю тебя даже такой! — мягко улыбнулся я и дал почувствовать свои эмоции.

— Тогда я повернусь так, чтобы их видеть, ладно? — попросила она. А когда поняла, что я не возражаю, перевернулась на другой бок, вжалась в меня спиной, нащупала мою руку, переплела наши пальцы и прижалась к ним щекой. Самое забавное, что это помогло практически сразу: дыхание стало не таким частым, нервная дрожь начала постепенно ослабевать, а ее сердце перестало биться о мое предплечье, как птица, запутавшаяся в силках. Еще чуть позже, когда начала стихать буря и в эмоциях, Тина сглотнула подступивший к горлу комок и зябко поежилась:

— Я чуть не сошла с ума от страха!

— Что тебе такого снилось-то? — шепотом спросил я. А когда почувствовал, что