Истина лисицы - Юлия Июльская

сожалений. Другая бы давно одумалась, села и начала замаливать своё непослушание. Но не она. Нет, она раз за разом будет припоминать ему, как он лишил её любовника, лишил места, куда она сбегала из дома каждый месяц, возвращаясь лишь на несколько дней и только ради Иоши.

– Не я виноват, что ты выбрала себе чудовище.

– Не знала, что для любовника нужно твоё одобрение. Неужели Сато Мэзэхиро, суровый сёгун, силой забравший власть над всей империей, ревнует?

– Ревную? – он притянул её ближе, схватил за волосы и, задрав её голову, наклонился к лицу. – Знаешь, я думал, может, ко мне вернётся моя Цукико, та, с которой мы когда-то были счастливы, с которой я ещё мог верить в этот мир. Но посмотри на себя…

Мэзэхиро оттолкнул её, но она даже не вскрикнула, лишь отступила на несколько шагов, едва не запутавшись в ногах. А взгляд всё такой же гордый.

– Я ошибся, когда поверил, что время, проведённое дома, вернёт тебе разум. Твоё тело опорочено чудовищем. Тебе бы вымаливать прощение у своего мужа. Молить о касаниях, которых ты не заслуживаешь.

– Быть тряпкой у твоих ног, пылью на твоей обуви, конечно, – она улыбалась. Широко и искренне, что злило ещё сильнее. – Только этого всю жизнь и хотел, и я даже пыталась быть тебе такой женой. А потом родился Иоши, и я увидела, какой ты отец. А заодно – какой человек. И пообещала себе, что больше не подарю тебе ни единого ребёнка.

Он не успел осмыслить, что делает, и лишь когда она упала от удара, почувствовал, как его трясёт. Сердце колотилось, руки дрожали. Как смеет она? Пусть Иоши и закончил свою жизнь жалко, но его имя останется в памяти Шинджу как имя героя, павшего от лап ёкаев при защите Мэзэхиро. Он вырастил достойного воина. Он сделал для этого всё, что потребовалось.

– Вот он, настоящий Мэзэхиро, – сказала Цукико, не поднимая головы, не глядя на него.

Пол окрасился кровью, и Мэзэхиро передёрнуло. Вечно с ней так… грязно. Ничего, служанка вымоет. С новым порядком нашлась-таки та, что не сбегает, та, что верно служит господину и выполняет все его приказы без лишних вздохов.

– Слабый тот духом,

кто силу ударами

мерит с супругой.

– Закрой рот. – Он не хотел этого говорить. И бить не хотел. Он ничего этого не хотел, но, видят боги, сама напросилась. – Закрой свой рот, иначе…

– Что? – Она наконец обернулась, подняла к нему лицо, залитое кровью, и снова улыбнулась. Зачем она опять улыбается? – Заберёшь у меня свитки с танка, чтобы не слышать этого? Забирай. Я перечитывала их всю жизнь, я помню их наизусть. Или ударишь меня снова? Бей, мне уже давно не страшно. Не после того, что ты сделал с Иоши. Или… – она ахнула, прикрыв рот рукой, но тут же в голос рассмеялась. – Или убьёшь меня, о Первейший, как убил нашего сына?

– Я его не убивал! – Она не могла знать. Никто не знал, кроме горстки выживших самураев, но те и рта не раскроют без приказа.

А если бы и знала… Нет, он его не убивал. Это сделали ёкаи. Это сделала дочь Мару, невеста Иоши, из-за которой сын совсем лишился разума. Вот она, природа всех женщин. Дочери Инари, богини оборотней, – все они несут лишь горе и погибель.

– О нет, не убивал, – сказала Цукико, даже не пытаясь стереть с лица кровь. Позволяя ей стекать по подбородку и крупными каплями пятнать пол. – Лишь потащил с собой в сражение. Он неделями, месяцами молил испытать его вновь, взять в отряд, мечтал быть похожим на тебя, мечтал заслужить твоё одобрение, твою любовь, на которую ты был попросту неспособен. И что в итоге?

Она горько усмехнулась, и от этой усмешки Мэзэхиро почувствовал острую боль где-то глубоко в груди. Но он не виноват. Он делал всё, что должен был.

– Ты так и не принял его, но отправил при этом на смерть. – Она встала, чуть пошатнувшись, но он не стал ей помогать. – Если ты думаешь, что у тебя осталась хоть капля власти надо мной, ты спятил. Избей меня до смерти, казни, пытай самыми ужасными способами, которые знаешь, – мне всё равно.

Она подошла вплотную и ткнула пальцем ему в грудь. Сил в ней было так мало, что он и не почувствовал ничего сквозь броню. Но кровь… Она подняла к нему своё грязное изуродованное лицо, и он невольно отшатнулся. Железистый запах ударил в нос – и стало мерзко от самого себя.

– Ты лишил меня единственного смысла в жизни и единственного утешения, которое могло бы исцелить мои раны, – выплюнула Цукико, а затем, обессиленно привалившись к нему, медленно сползла на пол. Но перед тем как потерять сознание, ещё успела едва слышно добавить: – Ты лишил меня всего, Сато Мэзэхиро. Погубил мою жизнь. И точно так же ты погубишь этот мир.

⁂

Чем дольше вела их река, тем явственнее Киоко ощущала приближение к обители Инари. Воздух здесь пах иначе, дышалось легче. Даже мороз, казалось, отступал. Хотя было ещё время смерти и природа спала, это ощущалось скорее как умиротворение и покой. Не завершение – преддверие нового начала.

А может, свою роль сыграло и то, что она научилась управлять ки достаточно хорошо, чтобы согревать тело без усилий. В конце концов Киоко сумела в собственном теле чувствовать её почти так же, как чувствовала, примеряя ки Ёширо-сана. Хотя в его облике обращение с ки давалось ей несравнимо лучше, он неустанно хвалил её за старания и успехи, убеждая, что она за эти недели научилась делать то, на что у прочих сёкэ уходили годы и даже десятилетия.

– Скоро должно показаться Созо, – сообщил кицунэ, когда вдали послышался шум водопада.

Очень своевременно. Но усмехнулась Киоко только про себя.

– Волнуетесь?

– Нисколько, – честно ответила она. Волновалась Киоко, только когда пыталась вернуть ками Иоши. Почему-то прочие встречи с богами не заставляли её руки тревожно подрагивать – чего нельзя было сказать о Ёширо-сане.

– А я волнуюсь, – признался он, заметив её взгляд. – Немного потряхивает. Не каждый день выпадает такая возможность.

– Вы совсем не ходите к Созо?

Он покачал головой:

– Желание порождает страдание.

Это Киоко слышала уже много, слишком много раз за их небольшой поход.

– У нас всё время ходят к священному Кокоро, – сказала она. – Не к той части, что во дворце, но к другим берегам – да. И там всюду есть храмы Ватацуми.

– Но разве Ватацуми живёт не в Рюгу-Дзё?

– Озеро всё равно считается