И возродятся боги - Наталья Способина

знакомством с легким удивлением. Видимо, подавать руку женщине здесь было не принято.

– Что ты знаешь о травах? – спросил Гарай.

Взгляд его светло-серых глаз оказался ясным и цепким.

– Ничего, – честно ответила я. – Но очень хочу узнать.

– Тогда ты должна знать, что травы – это жизнь.

Он снова взял меня за руку и через секунду, чему-то улыбнувшись, кивнул сам себе.

Алвар бесшумно подошел и тоже протянул ему свою руку ладонью вверх. Его лицо вновь ничего не выражало, и это мне не нравилось.

– Прости, старейшина, я не стану касаться твоей руки, – произнес Гарай и чуть поклонился. – Огонь – это смерть.

Алвар улыбнулся уголком губ.

– Что это значит? – спросила я Алвара.

– Он, верно, из тех, у кого есть своя Сила. Я говорил когда-то, что после появления Истинных в этом мире к ним стали стягиваться те, кто обладал Силой от рождения. Альгар рассказывал, что в твоем мире тоже есть те, кому ведомо будущее или кто умеет лечить прикосновением. Здесь так же, – Алвар говорил на словенском, ничуть не заботясь о том, что его не понимают. Впрочем, Гарай смотрел на нас с легкой улыбкой, не выражая ни капли нетерпения. – Брат старейшины сказал, что Гарай из тех, кто может врачевать. Чувствует, когда из человека вытекает жизнь, и, верно, чувствует отголоски истинной Силы. И он видит жизнь в тебе.

– Если вы не ошибаетесь и во мне есть аэтер, а аэтер – это жизнь, значит, я могу врачевать? – озарило меня.

– Без сомнения. Даже словом. – Алвар прижал ладонь к груди и поклонился, улыбнувшись так, что тут же захотелось этим самым словом его убить.

– Я серьезно, Алвар!

– И я серьезен. Думаешь, почему Альгар так быстро оправился после казни? Ты приходила, жалела, касалась его.

– Он тебе рассказал?

– Нет. Но он так много об этом думал, что я не мог этого не чувствовать. Жена воеводы добралась до столицы в здравии только потому, что рядом была ты. – Я потрясенно уставилась на Алвара. – Но про травы послушай, с ними все же сподручнее. И вопросов у люда меньше, – как ни в чем не бывало закончил он и, отойдя на пару шагов, обратился к Гараю на кварском: – Учи.

Гарай потер руки и пробормотал:

– Огонь и травы плохо. Огонь и жизнь плохо.

– О боги, – вздохнул Алвар. – Врана на него нет.

Я улыбнулась и взяла Гарая под руку.

– Расскажите мне. Если я не пойму, он поможет, – указала я на Алвара, который вновь что-то пробормотал.

Гарай мне понравился. Казалось, он знал все не только о травах, но и о самой жизни. Он говорил что-то вроде «А вот очанок нужно поливать только в ночь, когда на небе полная луна. А ракитник любит ласку. Только не трогай. С ним говорить нужно». То, с какой любовью он рассказывал о растениях, вызывало у меня улыбку. Гарай улыбался в ответ и то и дело касался моей руки, иногда молча, а иногда повторяя: «Жизнь – это хорошо».

Алвар, таскавшийся за нами по саду и терпеливо переводивший рассказы про то или иное растение, сдулся к ужину. Он все так же переводил, но из его речи исчезли комментарии, шутки, а потом и сам Алвар будто исчез. Остался робот-переводчик.

Сжалившись, я отпустила его в трапезную, предварительно взяв обещание проследить за тем, чтобы Димка поел нормальной еды, а не одних фруктов. Алвар с радостью испарился. Из этого я сделала вывод, что Гарай вызвал его доверие.

Стоило ему уйти, как старичок вздохнул.

– Огонь внутри – тяжело. Страшно носить в себе смерть.

Меня немного смущало то, как он смотрит на дар Алвара, впрочем, спорить с этим было трудно. Огонь действительно был разрушителен, и я даже представить не могла, сколько сил требовалось Алвару, чтобы держать под контролем его каждую секунду. «Сила в каждом моем вздохе». Как не повезло Сумирану стать тем, в кого аэтер заключила огненную стихию. Интересно, думала ли Рамина о том, на какую судьбу обрекает этих детей? И была ли она сама еще жива к тому моменту или же успела стать лишь сосудом для бездушной аэтер?

– Жизнь, – чему-то улыбнулся Гарай, глядя на мою задумчивость. – Я приду завтра.

Он вправду приходил каждый день. Рассказывал о травах, о том, когда и как их собирать, как сушить и как готовить. Алвар больше не присутствовал при этих встречах, потому что каким-то странным образом я прекрасно понимала Гарая, а мучить Алвара тем, что для него было явно неинтересно и утомительно, не хотелось. Если я не узнавала какое-либо слово, произнесенное Гараем, он объяснял иначе, чертил на земле веточкой дни недели и месяца, отмечая время сбора. Новые знания вкупе с активным освоением незнакомого языка позволили отвлечься от ожидания неминуемой развязки. Поначалу я немного волновалась, что Альгидрас вздумает присоединиться к нашим беседам с Гараем – и мне вновь станет не до учебы. Но, вероятно, он находил более приятные способы коротать вечера, и в итоге с Гараем они так ни разу и не пересеклись. Димка иногда увязывался за мной на сбор трав, но ему быстро становилось скучно, и тогда он убегал к Алвару, который незаметно стал тем, кто заменил моему сыну отца.

Сам Альгидрас общался с Димкой только в присутствии Алвара. Сперва я думала, что это совпадение, но потом поняла: нет, закономерность. Если хванец учил сына сражаться на деревянных мечах, то неподалеку на траве сидел Алвар, изредка комментируя происходящее. Если они шли к морю, то снова все вместе. Альгидрас… будто боялся общения с собственным ребенком, словно между ними что-то стояло. В общении же Димы с Алваром никакого напряжения не было. Алвар был доброжелателен, но неизменно строг. Именно он осаживал Димку, стоило тому начать капризничать или же пытаться качать права и требовать, чтобы все играли по его правилам. В такие минуты Альгидрас впадал в ступор, Алвар же непреклонно требовал уважения к правилам, и, что самое удивительное, ребенок ни разу мне на него не пожаловался, хотя я ждала этого каждый вечер.

Вскоре я поняла, что мужчины вполне справляются без меня. Я стала все реже ходить с ними к морю или же на тренировочные бои. Не потому, что не хотелось – еще как хотелось. Душа разрывалась от мысли, что мой ребенок в любую минуту может наглотаться воды или получить палкой по лбу, а меня не будет рядом, чтобы его пожалеть. Но я понимала, что это для его же блага, поэтому, скрепя сердце, отпустила