Украденный наследник - Холли Блэк

Я приподнимаюсь на скамье, пытаясь выпрямиться.

– Мы выберемся отсюда, – говорит мне Оук. – Я попробую взломать замок, если ты одолжишь мне шпильку.

Я киваю, показывая, что поняла его, и достаю шпильку из волос.

Лицо Оука принимает серьезное выражение.

– Рэн…

– Прекрати суетиться вокруг нее. Она ведь даже пожаловаться тебе не сможет.

Красный колпак улыбается мне, как будто предлагая вместе с ним посмеяться над его сыном.

Над тем, кому он советовал меня убить.

Оук убирает руку и отворачивается, после чего поднимается на ноги, словно не замечая, что на его коже остался ожог.

Что за ужасный поступок он мог совершить? Мне приходит в голову только одно: сердце Меллит действительно у него, и он планирует отдать его леди Ноури.

– Хурклоу представляет для нас проблему, – произносит Мадок, наблюдая, как Оук сгибает острый конец шпильки и вставляет его в замок. – Если бы не его солдаты, у меня бы наверняка получилось сбежать из Цитадели, а может быть, даже захватить ее. Однако леди Ноури пообещала ему, что вскоре сможет разрушить заклинание, наложенное на Каменный лес.

– Захватить Цитадель? Ты горазд похвастаться, – произносит Оук, проворачивая шпильку и хмурясь.

Мадок фыркает, а потом переводит взгляд на меня.

– А вот Рэн точно бы не отказалась заполучить замок и земли леди Ноури.

Я качаю головой, поражаясь абсурдности этого высказывания.

Мадок приподнимает брови.

– Я ошибаюсь? Значит, ты по-прежнему сидишь за столом и ждешь, когда тебе разрешат приступить к обеду?

Мне неуютно от того, насколько точно он описал всю мою жизнь.

– Когда-то я тоже был таким, – продолжает он, обнажая острые нижние резцы.

Я понимаю, что этим разговором он пытается вывести меня из равновесия и оценить как оппонента. И все же меня смешит мысль о том, что ему могло потребоваться чье-то разрешение. Он – бывший главный генерал Эльфхейма. Красный колпак, наслаждающийся кровопролитием. Он наверняка ел человеческое мясо. Нет, он точно его ел.

Снова качаю головой. Оук смотрит на нас и хмурится, как будто нервничает из-за того, что его отец разговаривает со мной.

Мадок широко ухмыляется.

– Не веришь? Если честно, мне и самому с трудом верится. Однако большую часть жизни я провел в военных кампаниях, сражаясь на стороне Элдреда. Нравилось ли мне это занятие? Определенно. Но я был в его подчинении. Принимал награды, которые мне вручали, и был за них благодарен, но что я на самом деле получил за все свои заслуги? Моя жена влюбилась в другого. В того, кто был рядом с ней, пока я воевал.

Его бывшая жена, которую он убил. Мать трех его дочерей. Мне почему-то всегда казалось, что она ушла от него из страха, а не из-за одиночества.

Мадок бросает на Оука еще один взгляд, а потом снова переводит внимание на меня.

– Я поклялся, что использую изученные стратегии себе во благо. Я решил найти способ взять от жизни все, что хочу, – для себя и своей семьи. Каким же свободным я себя почувствовал, когда понял: чтобы что-то получить, не нужно пытаться это заслужить.

Он прав. Это наверняка невероятный шаг к личной свободе.

– Хватит выжидать, – говорит Мадок. – Вонзи уже куда-нибудь свои хорошенькие зубки.

Я настороженно смотрю на него, пытаясь понять, не издевается ли он надо мной. Наклоняюсь и, вымазав палец в грязи и собственной спекшейся крови, пишу: «Такие зубы, как у меня, бывают у чудовищ».

Мадок широко улыбается, словно я наконец-то поняла, что он имел в виду.

– Именно.

Оук отвлекается от замка.

– Отец, что именно ты пытаешься сделать? – сердитым голосом спрашивает он.

– Мы с Рэн просто разговариваем, – отвечает Мадок.

– Не слушай его. – Оук качает головой и бросает на отца раздраженный взгляд. – Он обожает давать всякие вредные стариковские советы.

– Если я вредный, – фыркает Мадок, – это еще не значит, что советы такие же.

Оук закатывает глаза. Я замечаю новый синяк над уголком его губ и рану на лбу, в его волосах запеклась кровь. Вспоминаю, как он дрался в тронном зале. Вспоминаю волну боли, которая накрыла меня, когда мне отрезали язык. Вспоминаю о том, что он стал этому свидетелем.

Я поднимаюсь на ноги и подхожу к той части решетки, где стоит еда. Конечно, я не смогу взять в рот ни ложки, но вдруг мне все же удастся просунуть тарелку в щель между прутьями? Пусть я пролью половину супа, но зато смогу отдать остатки Оуку и Мадоку.

Но когда начинаю наклонять тарелку, замечаю, что в супе плавает что-то металлическое. Ставлю ее на пол и, опустив пальцы в жирный бульон, нащупываю тяжелый ключ. Вспоминаю Гиацинта, который обещал освободить меня из Цитадели.

Я заставляю себя не смотреть ни на Оука, ни на Мадока и, схватив ключ, прячу его в платье, после чего возвращаюсь к скамье в дальней части камеры. Оук по-прежнему безуспешно возится с замком. Похоже, ни отец, ни сын не испытывают желания ужинать.

Они еще какое-то время говорят о Хурклоу. Мадок рассказывает, как тот спорил с леди Ноури о каких-то жертвах – старый генерал не понял, о каких именно, – и о том, что делать с их телами. Оук время от времени смотрит на меня, как будто хочет со мной заговорить, но не решается.

В конце концов Мадок предлагает нам всем отдохнуть, потому что завтрашний день станет «испытанием нашей способности приспосабливаться к меняющимся на ходу планам». Эта формулировка озадачивает меня. Я знаю, что Тирнан придет в условленное место и принесет с собой ларец, что бы в нем ни лежало.

Старый генерал ложится на скамейку, а Оук вытягивается на холодном полу.

Я жду, пока они уснут. Я помню, как Оук поймал меня, когда я собиралась сбежать от него в лесу, и поэтому в этот раз выжидаю дольше. Но события прошедшего дня так утомили принца, что, когда я вставляю ключ в замок, он не просыпается.

Я толкаю тяжелую дверь, обжигая руку о железо, и она без труда поддается. Выскользнув наружу, просовываю ключ в угол камеры Оука и Мадока, чтобы они нашли его, если я не вернусь.

Оказавшись в коридоре, снимаю свои громоздкие сапоги, чтобы бесшумно ступать по холодному камню босыми ногами. Стражник, который должен охранять ворота темницы, спит, развалившись на стуле. Видимо, привык, что Мадок – его единственный подопечный.

Я взбегаю вверх по ступенькам. Лучи восходящего солнца превращают замок в призму, и каждый раз, когда тени смещаются, я боюсь, что меня вот-вот обнаружат.

Тем не менее я не встречаю