Злейшие пороки - Хлоя Гонг

Она так сильно этого хотела. Она хотела так много… этот мир и море за ним.

Калле пора уходить. Если она сдастся, застрянет здесь навсегда, совсем как эта девочка. Она приказывает глазам закрыться и ждет, когда они помогут ей полностью отгородиться от вида Жиньцуня.

Это тело абсолютно неподвижно. Она умирает. Она по пояс утопает в белом снегу, ладони распростерты по черному камню.

Давай, подгоняет она себя. Продолжай двигаться. Если эта горная тропа ведет на север, значит, там должен быть еще кто-то…

Ее голова прижата ко льду. Во рту кровь. На этот раз она совершенно растеряна. Может, прошло лишь несколько минут, а может, и целые часы. Она ищет, ищет взглядом медленно моргающих глаз, но видит только белый снег в горах.

Это тело упало. Вот в чем дело. Мучительно медленно Калле удается запрокинуть голову и взглянуть на небо.

Умоляю, умоляю…

Вспышка возникает слева. Там.

Ее рука прижата к груди. Ладонь такая маленькая. Вокруг люди. Они поворачивают не в том направлении. Они бегут. И Калла вместе с ними.

Ее тело совершенно окоченело. На грани смерти. Она чувствует, как близко очутилась к короне. Эта вспышка света с каждым разом все ярче и ближе. Ощущения в сдавленной и вывернутой шее невыносимы.

В животе нож, легкие до отказа переполнены…

Сколько же народу в приграничье.

– Ты как раз вовремя.

Калла мгновенно открывает глаза. И сразу же понимает: она может двигаться. Как бы далеко ни распространился холод, они вырвались за его пределы.

– Антон? – шепчет она. Однообразно серое небо простирается над ней, нависая над землей так низко, что она, кажется, могла бы просто поднять руку и пощупать его складки.

– Если сомневаешься, можешь поцеловать меня, – отзывается голос. Хоть он и выше по тембру, несомненно, голос принадлежит Антону Макуса, а не самозванцу.

Калла оборачивается. И едва сдерживается, чтобы не ахнуть.

– Согласен, – кивает Антон. – А мы думали, что в Пещерном Храме был кошмар.

Тела, тела и опять тела. Антон занял то, что лежит дальше в том же ряду, что и она, – женское, с волосами, мягкими волнами ниспадающими вдоль холодного осунувшегося лица. Калла насчитывает десять тел между ними. По другую сторону от Антона ряд тел продолжается, насколько хватает глаз, загибается вверх по склону и образует полукруг нескончаемых спящих лиц.

Калла быстро оглядывает себя, видит перчатки на руках и стеганую куртку. Чувствует, как щекочут сзади шею кудрявые волосы, заправленные за уши.

Она делает выдох, и перед ее глазами возникает заметное белое облачко. Взгляд смещается выше, обыскивает склон горы, движется вдоль белых сугробов. На полпути вверх по склону раззявил пасть вход в какое-то сооружение, встроенное в гору. Сначала это сооружение трудно разглядеть, оно сливается со снегом и склоном горы. Калла заставляет себя встать, медленно плетется вверх по склону, делает несколько шагов и вытягивает шею, чтобы посмотреть под другим углом. Гладкие наружные стены с круглыми башенками охватывают всю вершину горы и скрываются в облаках. Это дворец.

– Цзюньди, – еле слышно шепчет Калла. Вот что значит это слово.

Над входом во дворец надпись на древнем талиньском языке. Калла разглядывает символы, кое-что разбирает, но не может понять, что значит надпись. Только имя пишется так же, как на современном талиньском.

ТОЛЭЙМИ

– Все это сосуды, – сообщает Антон, отвлекая внимание Каллы от дворца. Он разглядывает ближайшее тело, приподнимает ему веки. Видит белые глаза. Лучше быть пустым сосудом – они не страдают.

На горе тихо. Калле не хочется очутиться здесь в тот момент, когда возникнет следующая вспышка. Только небесам известно, что будет с ними после.

– Оставь их, – говорит она, отряхивая руки, и указывает на вход во дворец. – Мы нужны там.

Глава 33

После безумной скачки верхом, после отчаянных перескоков через всю печально известную неприступностью горную цепь, Калла не сразу осваивается в безмолвии, которое встречает их в атриуме дворца. Здесь звуки обращены внутрь, тишина создается за счет намеренного их приглушения, а не истинного спокойствия.

– Темно, – замечает Антон, останавливаясь после нескольких шагов. Свет снаружи попадает в окна не под тем углом, чтобы озарять то, что находится внутри.

– Скоро глаза привыкнут, – отвечает Калла.

К ним вернулась свобода движений, но вокруг по-прежнему царит смертельный холод. Климат приграничья суров, Калла крепко обхватывает себя обеими руками, чтобы сохранить тепло, вглядывается в свое отражение в вазе у входа. Естественно, цветов в ней нет. Позаимствованное лицо моргает, уставившись на нее с поверхности вазы: нос на нем длинный, глаза бирюзовые. А глаза Антона после перескока остались черными. Значит, цвет ее глаз меняется не под действием печати. Просто Калла странная.

– Может, Отты здесь и нет. – Антон принюхивается, вытягивает шею, оглядывая вестибюль. Пахнет затхлостью или гнилью. В низких потолках и бетонных полах нет ничего примечательного. Убранство совсем не такое, как у дворцов Сань-Эра: никакого сходства с бархатисто-зелеными обоями или балюстрадами, покрытыми затейливой резьбой с героями легенд. Всюду только оттенки белого и бежевого, благодаря которым дворец сливается с горами.

– Да уж, а сотни тел, принесенных в жертву, брошены в снегу просто ради забавы, – говорит Калла.

– Мы же не знаем, как долго они пробыли здесь в виде сосудов. Вполне возможно, они попали сюда еще до Отты.

Калла в этом сомневается. Но вслух не говорит, решив не тратить слова попусту.

Дойдя до конца вестибюля – осторожно, чтобы не сработала какая-нибудь ловушка, – Калла попадает в просторный зал, потолок которого почти касается ее макушки, словно это какое-то подземелье, а не вход в величественный дворец. Что же это все-таки такое? Первоначальный Дворец Неба был разрушен в войну, но располагался он не здесь, а где-то у реки Цзиньцзы.

Проем в другом конце зала ведет к винтовой лестнице. Калла кивает Антону, подавая сигнал скорее подниматься.

– Подожди, – отзывается он, все еще стоя на пороге зала и неотрывно глядя на декоративную роспись, покрывающую ту стену, которая короче. – Посмотри сюда.

– Антон, у нас нет времени…

– Есть. По-твоему, на что это похоже?

Да какого ж хрена. Калла широкими шагами возвращается к нему, вглядывается в темноту. Глаза различают расписные панели в тусклых тонах, происходящее на которых, видимо, надо рассматривать справа налево. Бордюры панелей размыты, они словно сливаются одна с другой, привлекая ее внимание сначала к сцене коронации, затем –