Славгород - Софа Вернер

не докричался до обидчиков. Нет, он говорил с ними – но их пустые речи не могут переубедить твердую уверенность в своей правоте.

Все, кто не свои, уже уехали. И остались стенка на стенку славгородцы: гибриды против людей.

– Убивайте! – кричит он. – Убивайте, и меня вознесут! Как вашу… эту…

Настанет вечер. Если этой драной кошке хватит смелости, то Юрий навсегда останется в мэровском кресле – сам встать с него он не намерен.

Некрепкий бетонный пол просядет под его ногами, как пластилин, с оглушительным долгим треском сложится фундаментная свая. Здание административным сделали люди – те, кто устанавливал здесь советскую власть. Потом пришли другие, и партийные ковры свернули, на дубовых столах появились редкие для города компьютеры и телефоны с кабелем до незаконных вышек. Здесь не вручают медалей героям и не казнят непослушников. Вся работа приезжих назначенных должностных лиц – фикция, нужная лишь для учета. В администрации нет ничего от Славгорода, и Славгород станет свободным, если администрация с концами рухнет в небыль.

Юрий даже злится на Ильяну: почему это ему первому не пришло в голову просто все к чертям разрушить? Только Корсак не стал бы церемониться – прямо с Рудымом бы внутри и взорвал.

Нещадно правленная Владиславом статья заканчивается так: «…общегосударственная власть покинет наш город, и наконец мы, гибриды, сами будем себе хозяевами; главарь не нужен – нужен лидер, который направит по общему для всех видов пути».

* * *

Можно было иначе? Так смотрят на решительную Ильяну десятки посвященных глаз – можно?

Самые важные глаза – разноцветные, за спиной, и к ним оборачиваться страшно. Гриша, насколько кошачий слух узнает, дышит гулко и взволнованно, но вздыхает без разочарования.

– Хорошо, что мы недавно встретились, – тайком ей говорит Ильяна, когда она, Петя и еще несколько нав возвращаются с озера. Гриша даже не успевает их обнять – некогда; нога ноет, но еще громче стенают страждущие позади. Лагерь утих только к полудню следующего дня. К ним не пропускают гуманитарную помощь – потому что ее нет и потому что та сторона сама уже нуждается в ней. Добрые кухарки все упрашивают Ильяну поделиться остатками каши с теми, кто в них стрелял – уж они-то знают, что и ботва съедобная, и пустая каша насыщает. Это зовется добродушием, и Ильяна мечтает таким мыслям научиться.

– И не потерялись… – Гриша сжимает ладонь на Ильянином плече и ободряюще ей улыбается.

Гриша переменилась, да и Ильяна совсем на себя не похожа, но друг на друга они смотрят без сравнения – буря настоящего сметает все их скудные знания о прошлом каждой. Чтобы унять ноющую боль в ноге, Гриша опирается спиной на мокрого, но не мерзнущего Карпова, который впервые за долгие годы вошел в Топь. Тот с радостью обнимает ее в ответ, но бережно – словно если моргнет, то эвтаназия сработает.

Он Ильяне все талдычит, талдычит: «Чем я могу помочь? Мы холодные, отстраненные, сумасшедшие существа – зачем мы тебе?»

Ильяна очень богата. С нею собачья верность (приказывай, мы на все готовы). Воронья ясность ума (да, это количество тротила нас не убьет, все рассчитано). Кошачья сердобольность (мы позаботились о нуждающихся и готовы позаботиться о тебе). Медвежья могучесть (укрепления поставили, через баррикады если кто и проберется – разорвем голыми руками). Керастовская извилистость (мы нашли узкие непроходимые для других пути по добыче ресурса извне блокады и сможем отвлечь ментов снаружи). Обадская находчивость (мы выведем Корсака как-нибудь, не возьмешь ты лишний грех на душу). И рыбья…

Петя вернулся утром, чумазый и сонный. Оттащил сам пару трупов – из своих, нав, – кратко провел обряд отпевания. Сказал, что принял сан шамана. Теперь он представляет бога-озеро и не может продолжать службу в милиции – пришел к тому, от чего бежал почти всю жизнь. Сам свою совесть очистил.

Он оказывается незаменим. Петя помогает с ранами – мама простила его и на благо города дала ему много трав для облегчения жара, боли и воспалений, – и почти весь госпиталь, включая Гришу, к вечеру умолкает в своих мучениях. Как Петя сбежал из-под командования – не рассказывает, но дезертировал без стыда и совести. Но главное – он рожден навой и может нырнуть в глубину озера, чтобы достать оттуда взрывчатку. Для этого они все здесь собрались.

– Здание администрации подлежит уничтожению не просто так. Это символ старой власти. Пустое место в нем останется ничьим. Даже если мы просто нейтрализуем Корсака – другой захочет его занять.

– Тогда мы все в сговоре?

– Ради общей свободы, конечно. Мы должны.

После всеми пережитого ужаса, крепко ударившегося по голове, очевидного неодобрения Ильяна не встречает. Каждый понемногу готовит себя к принятию такого сложного решения. Но пока они совещаются, устанавливают детонаторы и умело укладывают поднятый с глубокого дна озера динамит, возвращаются некогда союзники Корсака – ныне перебежчики, – и говорят, что человечность в себе придется убить. Вместе с мэром-самозванцем.

Ильяна вспыхивает, как степь парой дней раньше. Гриша тут же отталкивается от своей опоры и ухватывает ее за полы куртки – дергает, как поводок.

– Не позволю этому гаду подохнуть там на глазах у всех. Решил обернуть все в свою сторону, ну еще чего!

– Илль, не горячись. – Гриша даже забывает про ногу, потому что все ее беспокойство и боль сконцентрированы на этих пламенных зеленых глазах. Но лицо ее удивительно спокойно. – Не нужно туда ходить. Это опасно.

– Он требовал всех нас расстрелять, – отвечает она и перехватывает Гришу под локоть, тянет к выходу, – однако он тоже гибрид, а мы своих не убиваем. Пойдем, сама с ним поговоришь.

– Что? Я?

– Ты у нас единственный эксперт по вопросам добровольной смерти. Все остальные выбрали жизнь.

– Будто я от нее сейчас отказываюсь. – Гриша фыркает обиженно.

– Да ладно! – сияет в свете керосинок Ильянина усталая улыбка. – Хоть где-то я одержала победу. Нет времени, пойдем. – И на ватных ногах обе скрываются за брезентовой занавесью.

Ильянины волосы, гладко зачесанные и собранные в короткий хвост, целиком седые от пепла, грязи и пыли. Гришины форменные штаны покрыты мокрыми багровыми пятнами, и сменить эту грязную одежду не на что. Она проводит языком по своим надежно сбитым нетронутым кариесом зубам – не мылась, наверное, целую неделю, и вонять назло педанту Корсаку собралась намеренно – Зильберман говорит, что он не выносит некрасивые вещи.

– Даже такое тебе докладывают? Хотя… у красивой женщины больше шансов убедить мужика – помани пальчиком, да и дело с концом…

– Подруга моя! – Илля теряет ощущение