Славгород - Софа Вернер

похмелья. – И так тошно. Связи нет, помощи нет. Слово свое ты все равно не держишь, чего тебя слушать?

– Вась… – хрипит кто-то из его друзей, протягивая ему спасительную порцию. – Чокнемся?

Жалкое зрелище не удивляет повидавшего многое Корсака. Он крепко держит себя в руках, хотя по душевному состоянию ему близка копошащаяся толпа глупых революционеров, ведомых только эмоциями. Юрий выбирает прагматичность, и путь, по которому он идет долгие годы, наконец достигает своей конечной точки.

– Вставай, – недостаточно сдержанно рявкает он вице-мэру, незаконно занимающему кресло главы города. – Севостьянов, проведи.

Тот обнажает кобуру, и заместитель испуганно отъезжает на кресле к стене, словно это его убережет. Приходится приложить немало усилий, чтобы вытащить из-за стола обрюзгшего мужчину в промокшей от пота рубашке и выкинуть его в коридор – остальные, менее значительные, выбегают сами, шепча «Боже упаси». Юрий вежливо улыбается их наивности. От раздирающей толпы никакой божок не убережет, в кого ни веруй.

Мэр остается в кабинете, замерший на диване. Он поглядывает на карту страны, на которой Славгород отмечен кроваво-красной точкой, и в это мгновение Юрий понимает, что страх делает всех похожими. Корсак никогда не боялся мятежа, но теперь он зол, что какая-то девчонка опережает события.

Стоящая рядом с Корсаком женщина хитро щурит глаза, открывая заранее подготовленную папку с документами, и хмыкает, убеждаясь в слабохарактерности уничтоженного мэра. Она, статная, взрослая и метящая в главные прокуроры в новом устройстве выжженного города юристка, осторожно смахивает носовым платком крошки со стола для переговоров и размещает бумаги на нем.

– Вам объявлен импичмент, Василий Николаевич. Не сопротивляйтесь, пожалуйста. Здесь указан весь список совершенных вами преступлений. – Юрий вежливо подсказывает, куда смотреть, указывая на длинный перечень и настоящего, и притянутого за уши. Среди них – вина в убийстве Клавы, его племянницы по линии жены. Он не скорбит о ней так, как убивается Жанна и ее сестра, но радуется возможности извлечь из этого свою личную выгоду.

– И кто же займет мое место? – Рудым оттягивает пальцем душащий воротник рубашки, и нервно поглядывает то на дверь, то на окно. И там, и там его ждет один печальный исход.

– Ваш покорный слуга! – Юрий торжественно разводит руки и кивает, благодаря за верный вопрос. – Не переживайте, я позабочусь о городе, как этого не сделали вы. При мне Славгород непременно расцветет.

– Борщевик тоже цветет…

Нервы сдают, и Василий Рудым нервно смеется, приглаживая волосы ладонью на лоб. Не удивительно, что Корсак при первой удобной возможности перехватил поводья колесницы, несущейся в пекло. Закон Славгорода запрещает гибридам занимать главенствующие должности в администрации, но в букве местной конституции перечислены конкретные виды: хорты, балии, вирии, аркуды, навы и керасты.

Подписанное мэром распоряжение о признании обадов отдельным видом – пусть и фикция, на местном уровне – самая настоящая бомба замедленного действия в жадных руках.

– Они тебя тоже разорвут, – мрачно предупреждает сдающий позиции мэр. Он подписывает согласие на проведение дознания в связи с собственным свержением. – Эта узурпация ни к чему хорошему тебя не приведет. Они считают людей монстрами, конечно, но, если они узнают, какие крысы вскормлены рядом с ними же, – это будет совсем другая ярость.

– Конечно-конечно. – Юрий упивается удовольствием от сидения в своем новом кресле. – Севостьянов, сними вот это со стены… нам не нужны эти границы. Мы теперь точно сами по себе. Укрепим заборы еще сильнее… Нет, сначала выведи его отсюда уже.

– Давайте, шире шаг. – Тот выталкивает мэра за дверь и приказывает всем ожидающим по пути двигаться вперед, на улицу.

* * *

– Будем брать штурмом, – говорит один. – Поднажмем. Рудыму некуда бежать.

– Нет, сила не выход. Надо подождать и держать осаду – никого не впускать и не выпускать, – говорит другой.

– Вы кто вообще такие? – злобно отвечает им Ильяна, наблюдая за тем, как штаб-шатер превращается в базар. Мужчины оборачиваются на нее и тут же смущаются, словно она перед ними сидит голая. «Да я в РЁВе давно… Да я на границе в армии служил…» – лепечут они, но Зильберман это неинтересно.

Караул сменяется, разведывающие докладывают – все стоят близко к баррикадам, вглядываются в туман и в треплющиеся полотна палаток. Ильяна пустым взглядом отсматривает рукописные отчеты, еще вчера она попросила фиксировать все происшествия. Так и Шура должен был сделать – зафиксировать, лечь спать, проснуться, решить проблему – но развел самодеятельность.

Ильяна приказала отойти как можно дальше от ограждения. Некоторые расходятся по домам, отговариваются – «кое-что взять и вернуться», но слабо верится, что после первой потери кого-то из них стоит ждать обратно. Шуру положили под отдельный навес, и с ним рядом пугающе много места. На площади стало свободнее, но в кольце покосившейся по периметру границы духота стоит неимоверная.

– Сходите-ка к краю, гляньте, стоит забор или догорел уже? – Ильяна отмахивается от стратегов, пришедших на помощь сразу же, как она объявила режим особой готовности. Им стоит готовиться и к обороне, и к нападению одновременно. – И родным на всякий случай скажите, что любите их. Вечно забываете о самом важном.

Окружившие ее соратники теряются. Их куртки и волосы присыпаны пеплом и пылью, а руки, скрещенные на груди, грязные от тяжелой стройки укрытия. Зильберман видит их усталость и злобу, но рискнуть и отправить на силовую схватку – не может. И сказать: «Дураки, вы же проиграете – у вас в руках только палки и камни!» – тоже не может. Не может, но все же случайно это выкрикивает.

– А чего дураки-то сразу? – недовольно пыхтит Герасим, вваливая с грохотом деревянный ящик с полезной требухой, оценить которую с первого раза не получается. – Сама-то не дура, ради одной бабы в драку лезть?

– Чтобы спасти чью-то жизнь, нужно нейтрализовать ей угрожающих, – отвечает она, не глядя, и только потом распознает голос вошедшего. Она подскакивает на ноги и угрожающе продолжает: – Отступникам здесь не рады.

Даже Галия, просидевшая почти два часа опустив голову в колени, выпрямляется и внимательно следит за эмоциональной нестабильностью Ильяны – не хватало потерять еще и ее.

– Это я-то предатель? – совсем необиженно хмыкает Волков и качает головой. – Пошли, Ленин, я с дарами.

Ильяна дает сигнал «Все в порядке, он не опасен», и волнение в шатре опадает также резко, как вздыбилось. Она не ждет доброты, потому что сильно задолжала Герасиму за прошлую его помощь. Пусть они и сделали вид, что по счету ничья, ей вполне ощутимо чувствуется долг, за который уже капают проценты. И Волков – цепь вместо ремня на штанах, собачий ошейник на шее – тот коллектор,